И не понимала, что это — благо для меня. Встречу другого, более мне подходящего мужа…
Через два-три года после того, как Витя женился, я пришла в гости к Смириным. Висит в рамке новый портрет на стене. И это — он! Я задохнулась от удивления:
— Откуда у вас это?
— Ну, вы же прекрасно знаете, откуда — вырезал из “Чукокколы” Осю и увеличил, — ответил Израиль Абрамович.
Значит, портрет — Мандельштама! Но как похож на “Скворушку” моего. Эх, знай я раньше… дети мои походили б на Осю. Но как там у него: “На дикую, чужую мне подменили кровь”? Вот и у меня так было с Витей — наркотическая зависимость. Нет, спасибо, больше не хочу.
Но через день встретила случайно его в городе — возле магазина “Цветы”, сразу первая мысль: “Не то платье. И туфли не те…”. До сих пор отказываюсь сниматься на TV: вдруг он увидит, как я выгляжу. Ужасно, ужасно. Истоптанная, надруганная фраза, но так: “Ужасно, ужасно”. Словно для него хотела бы выглядеть всегда наоборот.
Недавно позвонила подруга: сын “Скворушки” стал писателем — издал книжку. Даша моя, любящая “Филамур”, сразу:
— У тебя, мама, сын физик, а у него — сын писатель. Словно поменялись.
Весь пятый курс у меня депрессия (не могу жить после разрыва с Витей). К тому же мне не дали общежитие, возможно, комендант, укравший икону, не хотел меня видеть (а он — еще и шофер ректора, всемогущ). Я ночую то в Словарном кабинете на столе, то в редакции “Пермского университета” — на кипах старых газет. Моюсь у Шуры, пальто шью у Кати Соколовской.
Катю КОЛЛЕКТИВ звал: Катра. И вот она пускает меня на три дня, ангел мой! И я строчу, приметываю, глажу, снова строчу. Главная выгода от нового пальто та, что старым я могу укрываться, когда ночую в Словарном кабинете. Бедуинский образ жизни. Но молодость тем и хороша, что веришь: все в конце концов обойдется. Я бешено пишу доклады и езжу на конференции: то в Горький, то в Новосибирск. Снова три или даже четыре раза в Акчим. Потому что там всюду есть ночлег: простыни, подушка и одеяло! Научилась ценить простые радости.
Я еще пишу диплом, а уже говорю Вере: “Через два года защищаю кандидатскую, а еще через три — докторскую!”.
— Горланя, зачем тебе докторская?
— Не хочу, чтоб энергия зря пропадала…
Ночлег есть и в Москве — мы на преддипломной практике. Живем в общежитии в Сокольниках. Истерики каждый день — четверть КОЛЛЕКТИВА влюблена в Юзефовича, а он — в кого-то на стороне. (В 1999 году мы с ним встретились в Москве — после пятнадцати лет разлуки. Зашли посидеть в ЦДЛ. Леня все повторял: “Нинка, я тебя сразу узнал!” — “Слушай, я тоже… а что тут такого?”
— Да вот приезжала Люська — я ее не узнал (имя изменено).
— Ты серьезно?
— Но это еще не самое страшное...
— О!
— Самое страшное, что она меня не узнала.
— Не может быть — она так тебя любила! Все пять лет в университете.
У нее в столице сын, внуки, она приезжала к ним, а с Юзефовичем — попутно повидалась.
Здесь уместно привести историю из 2001 года. В апреле я была в Москве, а наша дочь Соня в те дни родила сына. В Перми. Мой муж один пришел в роддом. Соня как раз вышла в вестибюль.
— Вы можете позвать Соню из пятой палаты?
— Папа, это я!
Наш друг-чаадаевед Наби так прокомментировал странное происшествие: “Он не узнал ее такой, какой ее создал Бог”.
Соня родила, стала матерью — такой, какой ее создал Бог.
А Люся, может, в роли бабушки… такая, какой ее создал Бог. Вот Юзефович ее и не узнал. Сам он стал известным писателем — таким, каким его создал Бог, и она не узнала его.
Мне, кстати, все хотелось спросить, помнит ли Леня, как я на него однажды надела лавровый венок… Я и тогда верила в Юзефовича.)
Но вот и выпускной вечер. А в конце его, на фоне плакатов “Не забуду глокую куздру!” и “Не забуду Мишу Бахтина!”, при Сахарном (!) мне Р.В. говорит:
— Нина, если вы верите моему педагогическому чутью, не ходите к Сахарному! Все равно ведь вы станете писательницей.
Я онемела. Ни слова в ответ. В душе кипит протест. Не ходить на кафедру? Как же это так! Мне, девочке из поселочка, предложили такую престижную работу, а я что — кочевряжиться буду? Сахарный лишь на плакаты рукой указал: мол, выбирайте, с кем вы — с лингвистикой или с литературой. С глокой куздрой или?..
Я потом отвела его в сторону и прошептала: “Леонид Владимирович! Вы же знаете — я, конечно, доверяю ее педагогическому чутью, но… ее заносит иногда. Я вся уже на кафедре”.
Важная деталь: распределение тогда в основном было какое — в деревню, в глушь. То есть я должна вернуться на круги своя, а мне повезло — в Перми оставили. Это явно подарок судьбы.
Тем не менее уже через небольшой промежуток времени после этого разговора с Р.В. мы с Катей Соколовской пишем не только диссертации, но и роман (в соавторстве). Эксцентрический. “Коридор”.
