невропатолога все тихо, вежливо, словно каждый себя считает более здоровым, чем окружающие. Мол, с этими психами нечего связываться, я с ними лучше вежливо. Хотя и лечит-то невропатолог периферийную нервную систему… Люся повернулась и пошла домой. “Повеситься лучше”. Почему лучше — ничего не лучше, просто захотелось вдруг позвонить в “Службу доверия”. Телефон этой странной службы был когда-то в журнале “Здоровье”, и Люся списала из чисто филологического интереса: мол, как они это там делают, убеждают не делать то есть? Ведь канал-то очень узок — телефон. Ни лица она не увидит, ничего. Услышит слова, сказанные, видимо, особым — убеждающим — голосом. Неужели просто скажут: “Нельзя вам повеситься!”? Но если мужской голос, то он мне поможет, подумала Люся.
Только вечером собралась звонить по этому телефону — Зина пришла.
— А я собиралась тебе звонить, — соврала Люся. — Не у Рогнеды же утешения искать.
— У меня тоже, знаешь... то есть не у меня, а у Васи.
Люся совершение забыла, в чем была проблема в семье Зины — настолько она погрузилась в свои беды,
— А что у него? — спросила она.
— Засилье слабости.
— Почему?
— Из-за конвейера все. Купили уже психотерапию, но там научно все…
Люся знала такие книги: “билирубин... на фоне билирубина”. Ее муж когда-то острил: “Нестоин дает билирубин, на фоне нестоина это позволяет...”
— Вот чем кончается любовь к единственному сыночку, — сказала она.
Когда Зина вышла замуж за Васю, его мать сразу возненавидела невестку за одно ее возникновение из небытия. Не было и не было, вдруг — жена. Зачем это? Внука она звала только местоимением “Это”: “Это здесь у вас ходит”, “Это у меня сломало телевизор”.
— Мама, у него имя есть!
— Да, имя. Костя. Костя сломал, ваш Костенька.
— Миша он.
— Да, Валера.
От свекрови Зина с Васей уехали, жили на квартире, платили семьдесят рублей в месяц, а для этого Зина работала на двух работах, и вот теперь все изменилось. И сыновья подросли, и свекровь неповторимая умерла от инфаркта, но все равно так мало счастья.
VII
Люся одиноко шла возле серой стены с объявлениями. По ту сторону был гарнизон, а по эту — на объявлениях — кипела жизнь: люди меняли квартиры, искали пропавших собак и продавали, продавали, продавали... “Продается ежевика в наборе: мужчина-женщина”. Даже рассада в наборе “мужчина- женщина”… “Пусть на моей могиле эту ежевику посадят...” И опять замелькали спасительные цифры номера “Службы доверия”. Люся оперлась о стену и вздрогнула: холод стены стал заливать ее тело. И сразу всплыл модный тест про лес, строение в лесу и стену. Лес Люся выбрала березовый, строение — шалаш, а со стеной она, конечно, решила бороться путем подкопа.
— Конечно, раз ты жизнь представляешь светлой, то со стеной будешь бороться. Стена — смерть.
Зина, например, говорила, что у стены будет кричать и надеется, что из-за стены ее услышат и придут на помощь. Рогнеда же, найдя в хвойном лесу домики, наплевала на стену, стала бы жить в этих домиках...
Еще так недавно Люся была настроена делать подкоп под стену, и вот уже все изменилось. Значит, тесты не универсальны... К изменившейся ситуации Люся не могла никак приспособиться.
“Я напишу письмо Володе — пусть Рогнеда пишет свою докторскую. Володя все равно ее не бросит из- за парализованной матери... А если бросит, то это будет только справедливо — она же меня настроила выгнать мужа”.
VIII
“Дорогой Володя!
Я пишу тебе потому, что ты любишь Рогнеду и никогда не уйдешь из семьи. А я хотела бы с помощью переписки с тобой как-то сдвинуть время с мертвой точки. С тех пор, как я живу одна с девочками, время стоит на месте. Когда тяжело — оно словно не идет. Я помню, что в радости часы летели молниеносно. Отсюда вечное проклятие богачей — не успевают насладиться жизнью, потому что время их летит. Видимо, когда в жизни будет поровну счастья и несчастья, время будет не лететь, не ползти, а идти нормально. Таким образом видим, что категория времени связана с категорией счастья...”
Послала письмо, и время сдвинулось с мертвой точки — стало интересно ждать ответ. “Покрыть так?” — звучал в голове вопрос Володи, его лицо, похожее на дон-кихотика, стояло перед мысленным взором Люси.
Она ждала ответ Володи, а вместо этого узнала, что у него умерла мать.
На поминках уставшая Рогнеда все-таки нашла минутку похвалить Люсю:
— Выгнала? Молодец! Теперь приводи себя в порядок. Да не ешь ты столько — худеть кто будет?
— Если не есть, где взять силы, чтобы худеть? — заступился Володя.
Люся не решилась спросить, получил ли он ее письмо.
Когда мыли посуду, Рогнеда опять принялась учить жить:
— Ты, надеюсь, интеллигентно себя вела, когда его выгоняла? А, Люсь?
