прибывшего на фронт нового соединения.
Разведка еще не успела установить ни состава, ни численности, ни наименования этой воинской части.
Перед русскими и германскими окопами густою стеной тянулись проволочные заграждения в два, три, а то и пять рядов.
На румынском фронте — левом фланге русских армий — еще недавно шли тяжелые бои. Германские войска стремились прорвать здесь фронт и зайти русским в тыл. Еще и сейчас, хотя сражения уже стихли, кругом дымили пожарища. Клубы бурого дыма обволакивали всю местность.
Сосед Измайлова по окопу, разбитной украинец Яков Масенко, непомерно длинный, худой, жилистый солдат с копной русых волос на голове и такими же пышными усами, чертыхался, кашлял и отплевывался, вытирая рукавом старенькой шинельки выступавшие на глазах слезы.
— Вот гадина! Никак собирается выкурить нас отсюда..
Измайлов усмехнулся.
— А ты что, хотел избу здесь поставить, старуху сюда выписать?
Масенко не ответил на шутку товарища. Он вздохнул и отвернулся в сторону. «Не до шуток, брат!» — чувствовалось в унылой позе солдата.
Настроение у окопных сидельцев было мрачное.
— Зря проливаем кровь! — начинал обычно какой-нибудь истосковавшийся по дому, по жене и детям солдат.
— Знамо дело, зря! — сейчас же откликался другой. — За что воюем? Ты мне скажи, за что воюем? — с горечью спрашивал он товарища.
На фронте наступило затишье. Не было слышно даже пулеметной дроби. Солдаты почти не стреляли. Но фронт продолжал жить своею сложной жизнью. По ночам за проволочные заграждения уходили разведки, выставлялись, как положено, секреты и часовые.
Однажды под вечер в окоп к кавалеристам спрыгнул незнакомый человек в солдатской шинели.
Часовой вскинул винтовку.
— Кто идет? Стой! — крикнул он и увидел солдата автомобильной роты.
— Свой, браток. Не шуми! — послышался спокойный голос незнакомца. — Веди к солдатам… — сказал он часовому и деловито прошел вдоль окопа.
В дальнем углу перехода незнакомец вынул из кармана вместительный кисет.
— Закуривай, братцы! Питерский! — предложил он обступившим его солдатам.
Солдаты охотно скрутили цигарки и затянулись ароматным дымком.
— Питерский, говоришь, табачок? — спросил Масенко.
— Питерский…
На незнакомце была такая же, как у всех, серая шинель и кожаная шоферская фуражка с кокардой. Судя по знакам на погонах, солдат служил в автомобильной роте.
— Откуда? — спросил гостя оказавшийся поблизости Измайлов.
— Из Питера!
— Эх, мать честная, как врет человек! — не выдержал Масенко. — К нам, в медвежий угол, на румынский фронт, из Питера не пришлют.
— Выходит, прислали, раз я здесь, у вас.
На третьем году войны, да еще на окраинном участке фронта, где порядки соблюдались не так строго, обычным явлением был приход в окопы неизвестного человека. То зайдет солдат соседнего полка обменять сахарок на махорку, то забредет кто из военной братии, собирая алюминиевые головки от снарядов, чтобы переплавить их на ложки. А иной раз забежит в ближний окоп только что прибывший на смену «свежак» — узнать, нет ли здесь Северьяна Кузьмича Подопенкина из деревни Нагольной Потанинского уезда Тамбовской губернии.
— Земляка нашего, значит…
Главное, шли со своей стороны, а не от противника. Конечно, непорядок, а что делать? Все-таки приезжие люди, нет-нет и расскажут что-нибудь новенькое, о чем в окопах не худо знать.
В те тревожные месяцы военная цензура не пропускала на фронт ни газет, ни писем, ни посылок. Солдаты мало знали, что творилось в мире. А дела творились великие. По всей стране шла борьба за власть Советов. Большевики готовили рабочих и солдат к вооруженному восстанию.
— Так что там, в Питере? Долго еще гноить будут нас в окопах? — допрашивал солдата Масенко.
Солдат достал из глубокого кармана шинели две небольших пачки листовок и передал их Измайлову.
— Тут вся правда! — сказал он и пошел из окопа. — Раздай ребятам… — кинул гость из Питера на ходу. — Мне тут еще надо кой-куда заглянуть.
— А ну, давай! — жадно потянулись люди за бумажными листочками. — Поглядим, что там написано.
Солдаты окружили Измайлова.
— Читай вслух! — раздались требовательные голоса.
Измайлов сел на ящик из-под патронов. Солдаты — кто на ящиках, кто на корточках — расположились вокруг.
Партия большевиков призывала брататься с солдатами противника. В листовке говорилось о том, что царь Николай, его министры, заводчики, фабриканты и помещики начали в тысяча девятьсот четырнадцатом году и почти три года вели захватническую войну. Теперь освобожденному народу не для чего продолжать ее дальше.
«Народу война не нужна! — читал Измайлов. — Долой империалистическую, захватническую войну».
В тот вечер окопные жители успокоились не скоро, все допытывались, правда ли, что сегодня приходил товарищ из Питера.
Измайлов показал листовки,
— А это что?
— Тоже мне, скажешь, — вмешался в разговор немолодой, лет под сорок, солдат с серьгою в левом ухе.
Он вывернул карман шинели и вытащил оттуда аккуратно сложенный вчетверо тонкий, сероватого цвета листок фронтовой газеты «Ракета». Ее выпускали по приказу командующего фронтом генерала Щербачева. Солдаты называли эту газету насмешливо: «Брехета».
— Хранишь? — язвительно спросил Масенко.
— Храню! — ответил солдат с серьгою в ухе. — На курево. Лучшей бумаги в нашей полковой лавке не сыскать. А что брешет, так куреву это не вредит. Генерал брешет — солдата тешит. Вот слушай, что в ней прописано.
Солдат развернул листок, расправил его на ладони.
«Газета „Ракета“. Выходит днем, ибо ночью выходить опасно, года текущего, числа сегодняшнего», — читал он на память, как читают раешники, скороговоркой, с выкриками, маловразумительный подзаголовок жиденького газетного листка.
Заглянув в листок, солдат быстро, без продыху тараторил: «Отдел объявлений. Желающим переселиться в царство небесное рекомендуем записаться в Красную гвардию. Адрес: Большая улица, большой дом, две недели в сторону, у ворот большая собака».
Он помахал газеткой и спросил с ехидцей:
— Здесь и напечатали твою листовку?
— Ну и дурак! — сплюнул от злости Масенко. — В листовке за мир, за братанье хлопочут, а в этой дряни против Красной гвардии, против народа натравливают. Скажи, Измайлов, что он дурень.
— Не дурень он, — заступился Измайлов за солдата с серьгой. — Сомневается человек, ищет. А раз ищет, найдет!
Солдат с серьгой задумался и, разрывая на курево «Ракету», спросил Измайлова:
— Так ты думаешь, он от большевиков?
— Выходит, от большевиков.
