головой! — приказал Воейков.
…Прошло около двух часов, а поезда все стояли на месте. Ни комендант станции полковник Фрейман, ни комендант царского поезда генерал Воейков не могли заставить железнодорожников двигать эти составы дальше.
В резерве не оказалось вдруг достаточного количества паровозных бригад.
В царских поездах было пять паровозов. Для смены требовалось пять бригад. Фрейман, переругавшись с дежурным по станции, с трудом набрал три. А генерал Воейков выходил из себя, грозил судом и расправой.
Полковник распорядился послать в пристанционный поселок жандармов и привести машинистов и их помощников силой, под угрозой оружия.
Наконец кое-как бригады сформировали. Генерал успокоился и ушел с докладом к царю.
Из депо вышел первый паровоз. Он двинулся к главному пути, где стоял царский поезд. Полковник с нетерпением поглядывал на сцепщика, поджидавшего окутанный дымом паровоз. Фрейману хотелось поскорее проводить высоких гостей.
В самый последний момент перед стрелкой у запасного тупичка возле вокзального здания метнулась фигура человека. При слабом фонарном освещении трудно было разглядеть, кто это. Но мелькнувшая на миг тень показалась Фрейману знакомой!
— Зубрилин! — вскрикнул от неожиданности комендант.
В эту минуту паровоз свернул в тупик, пробежал с шумом метров двести стального пути, сбил тяжелый в бело-черных полосах брус с сигнальным фонарем и врезался в грунт.
Когда жандармы добежали до паровоза, ни машиниста, ни помощника, вообще никого на нем не было. Все скрылись.
С большим трудом удалось Фрейману отправить поздно вечером царя и его свиту на Псков.
Об этом мы узнали от старого железнодорожника Василия Арсеньевича Хвалынского, проживающего в городе Воронеже. В те бурные дни он работал на станции Дно.
Василий Арсеньевич хорошо знал и Зубрилина, и Суворова, и ротмистра, и военного коменданта Фреймана. Он отлично помнит все, что произошло на станции Дно двадцать восьмого февраля семнадцатого года.
И еще он добавил:
— Поезда ушли, а полковник, едва отдышавшись, принялся разыскивать по телеграфу балластную вертушку, отправленную днем двадцать восьмого февраля со станции Дно навстречу императорскому поезду.
Началось следствие.
Перед ротмистром стоял Зубрилин. Его выследили и задержали на квартире товарища по работе в поселке.
— Доездился, Иван Иванович! Доигрался в революцию. Вот до чего тебя политика довела. Это ты в тупик заехал с паровозом! Твоих рук дело, знаю! — говорил, сидя за столом, ротмистр. — Теперь, думаю, Петропавловской тебе не миновать… В тупичок заехал?! В зубрилинский!
Когда Ивана Ивановича вели через вокзальное помещение, железнодорожники с недоумением смотрели на жандармов.
— За что?
— За зубрилинский тупик, — скороговоркой пробормотал жандарм, подталкивая арестованного.
…А что же балластный поезд?
Он прибыл на станцию Полонка в тринадцать часов тридцать минут, в то время, когда литерные поезда с царем и свитой находились еще на следующем перегоне Полонка — Морино.
Вертушку поставили на запасной путь, а литерные поезда прошли на станцию Дно.
Днем первого марта Фрейман получил от начальника разъезда Полонка телеграмму. В ней объяснялось, что накануне в тринадцать часов тридцать минут поезд номер триста двадцать шесть прибыл без пути и направления, с фиктивной путевкой.
Так вот почему эта телеграмма отправлена первого марта! Это был ответ на запрос военного коменданта полковника Фреймана, начавшего следствие по делу о покушении на жизнь царя Николая. Следствие было начато, но не закончено. Помешала революция.
Зубрилинский тупик!
Хотя это название придумал жандарм, но оно сохранилось в памяти железнодорожников станции Дно. Правда, люди придали этому названию совсем иной смысл. Они увидели в делах Ивана Ивановича Зубрилина и его товарищей героизм солдат революции, бойцов за народное счастье.
С той поры, когда все это случилось, прошло уже пятьдесят лет. Во время Великой Отечественной войны погиб Иван Иванович Зубрилин. Он погиб, а небольшой тупичок, расположенный неподалеку от здания вокзала на станции Дно, и в наши дни называют Зубрилинским.
Такова народная память.
КАК ЦАРЯ СВЕРГАЛИ
В начале тысяча девятьсот семнадцатого года Григорий Томчук работал дежурным по станции Псков. Третий год продолжалась война России, Англии и Франции с Германией Вильгельма II и ее союзниками — первая мировая война, как мы говорим теперь.
Царская Россия терпела поражения. На фронте — измены министров и генералов, неудачи за неудачами, в стране — разруха, среди народа — ненависть и озлобление к бездарному царскому правительству.
С фронта на станцию Псков прибывали санитарные поезда с больными и ранеными солдатами. На фронт через Псков день и ночь двигались эшелоны с войсками, продовольствием, фуражом, вооружением и боеприпасами. Оснащенная стареньким телеграфным аппаратом Морзе, дежурка станции работала с напряжением.
Вместе с солдатскими эшелонами до Пскова доходили слухи: в Петрограде неспокойно, рабочие бастуют, полицейские и жандармы избивают бастующих. Эшелоны шли мимо станций без песен; мрачные, озлобленные солдаты говорили, что скоро забастуют и они.
— Бросим винтовки, пойдем по домам! С нас хватит!
Кондукторы, проводники и машинисты поездов, возвращаясь из Петрограда, рассказывали, что там — революция, так, как было в 1905 году. Хозяева останавливают заводы, хотят заморить рабочих голодом, запугать безработицей. Рабочие бастуют, выходят на улицы с красными знаменами, поют запрещенные песни. А на знаменах написаны страшные для купцов, заводчиков и помещиков слова: «Хлеба!», «Долой войну!» и самое страшное — «Долой царя!»
Полиция стреляет в народ. Рабочие ловят и разоружают полицейских.
Вот что рассказывали в эти дни железнодорожники Пскова, возвращаясь из столицы.
В конце февраля они привезли из Питера большевистский манифест. Партия большевиков звала народ усиливать вооруженную борьбу против царского строя.
В ночь на первое марта на станцию Псков прибыл императорский поезд. В салон-вагоне находился царь со свитскими офицерами. Царя охранял казачий конвой.
Поезд стоял на третьем пути.
Вечером первого марта дежурный по станции Псков Григорий Томчук сидел за столом в своем служебном помещении. Там же на лавке пристроились составитель поездов, сцепщик и стрелочник. Телеграфист в это время вышел на перрон вокзала.
На аппарате послышались позывные: две точки, тире, две точки, тире — два коротких и один длинный глухой гудок. В те годы такой сигнал означал вызов.
Дежурный по станции подошел к аппарату и включился на прием. Перед его глазами медленно, справа налево поворачивался круг, освобождая узкую бумажную ленту, испещренную условными
