— Флажки-то фабричной работы. Чтобы, значит, в случае чего, сразу: «Сдаюсь!» Ну и народ. Ироды. Выходи, что ли! — крикнул он недовольно.
Вмиг над открытой крышкой показались трясущиеся кисти рук, потом две поднятых кверху руки по локоть, военная шапчонка вареником и голова молодого парня с испуганной рожей. Из колпака выполз сначала один, вслед за ним второй. Оба в иностранной форме с узкими погончиками на плечах.
Они стояли, подняв руки кверху, и робко поглядывали то на красноармейцев, то на танк, будто забыли там что-то.
— Неполный комплект! — догадался курносый солдат и, взобравшись на танк, крикнул: — Эй, вылазь! Вылазь, милый человек. По-хорошему, честью просим!
Из танка нехотя выполз третий. Он стал рядом с двумя и так же, как они, покорно поднял руки.
На третьем была форма русского офицера с капитанскими погонами. На рукаве — белая повязка.
— Ваше высокоблагородие!.. — начал было молодой пехотинец.
— Отставить! — грозно прикрикнул на него подошедший в это время к танку командир.
— Мы не хотим воевать. Отправьте нас в Москву. В Москву, — упорно повторяли иностранные солдаты по-английски.
— Что они говорят? — спросил командир белогвардейца.
— Не хотят воевать… Просят отправить в Москву. — перевел офицер.
— Расхотели, как кляп в глотку воткнули! — зло выругался дядька в старой шинельке. — В штаб их товарищ командир. Там разберут — в Москву или к Духонину[4].
— Веди в штаб! — приказал командир. — Только чтобы никаких неожиданностей… Головой отвечаешь!
Англичан и белогвардейского офицера увели.
Захваченные в бою танки отправили в тыл на ремонт.
Прошло несколько дней. Томчука с Гавриловым пригласили к пехотинцам в гости. С ними пошли бойцы-железнодорожники Баскаков, Павлов и еще человека три.
— Делегация! — подмигнул с ухмылкой Гаврилов.
День выдался спокойный. Противник молчал, бездействовал.
Командир стрелковой дивизии красных, захватившей у белогвардейцев английские танки, принимал от рабочих Петрограда отремонтированные машины.
Пехотинцы нарисовали на стальной броне трофейных крепостей большие красные звезды. Под звездами крупными буквами вывели названия танков.
При взгляде на поблескивающие отличной киноварью надписи Томчук понял: писала их неумелая рука воина, и кисть, наверно, была самодельная, наспех связанная из подручного материала. Но зато какие имена дали пехотинцы своим приемным деткам, какие имена! Дух захватывало!
Томчук толкал локтем комиссара и с восхищением читал вслух:
— «За власть Советов!» До чего здорово! «Смерть врагам революции!» Не придумать лучше, комиссар. Три дня и три ночи думай, лучше не придумаешь!
Эти священные слова Томчук назвал заповедями революционного бойца и приказал написать их на наружных стенках вагонов бронелетучки.
ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ
Однажды Томчука попросили рассказать молодым красногвардейцам — пополнению, что такое военная хитрость.
Задумался командир, как бы это понятнее, доходчивее объяснить. Вспомнил, как, продвигаясь ночью на бронелетучке по узкой стальной колее, что протянулась среди лесов, бойцы-железнодорожники применяли всяческие уловки.
— Вот, к примеру, бывало такое, — начал командир. — Разведка доносила: дальше двигаться нельзя. Впереди белые. Путь разобран. «Давай дрезину! — кричал комиссар. — Ветер хорош! От нас дует…»
С платформы стаскивали две пары колес и помост. Дрезину собирали, прилаживали парус, разгоняли и пускали по ветру на противника.
В то время война шла больше вдоль железных дорог. И передвигаться легче, и базы снабжения тут же: пакгаузы, амбары и сараи с грузами.
Ветер подгонял дрезину, Она мчалась на врага. Ну, конечно, в его рядах переполох, смятение. Непонятное всегда устрашает. А тут катит чудовище, что на нем — неведомо, может, взрывчатка, может, еще что похуже.
Нервы белых не выдерживали. Они начинали обстреливать мчавшееся к ним под парусом сооружение. Этого как раз и ждали на бронелетучке. Засекали огневые точки белых и громили из орудий.
— Как назвать это? — спрашивал красногвардейцев командир. — Военная хитрость?
— Военная хитрость, — соглашались красногвардейцы.
— А вот как-то наш комиссар Михаил Иванович Гаврилов такую штуку отколол, что бойцы рты пооткрывали от удивления.
Беляки окопались поблизости, оседлали дорогу. Никак не пройти. Куда ни сунешься — то на пулемет, то на пушку наткнешься. А рельсы подорваны. Не прорваться бронелетучке.
Белые, разрази их хвороба, в обход солдат послали, отрезать бронелетучке путь.
«Что тут делать?» — думали мы, думали с комиссаром, ничего не придумали. Хоть плачь…
Вдруг вижу — комиссар повеселел.
— Придумал, Гриша, — говорит он мне. — Накажи бог, придумал! Пока не скажу. Потерпи с ребятами часок.
Разыскал комиссар среди бойцов не то чтобы художника, скорее маляра. Парень попался толковый, знал дело. Уединился с ним Гаврилов, часа два возились, никого не подпускали близко.
«Военная тайна!» — объяснял Гаврилов любопытным и показывал от ворот поворот, налево кругом марш.
Кончил подготовку, позвал всех. Собрались бойцы, глядят: стоит за бронелетучкой, в тупичке, дрезина. Ветрище в этот день… давно такого не видали. Парус на дрезине барабаном. Мачта под парусом — молодой ельничек — дрожит от напряжения, чуть не переломится, ждет сигнала в дорогу.
По бокам картонные листы-плакаты рейками крепко-накрепко к дрезине прикреплены. На одном — бородач в шинельке царского покроя с ременной опояской, морда — яблоком. Стоит бородач, пятерней в затылке скребет, глаза на верстовой столб пялит. На столбе бумажка, на ней — стрелка жирной краской, а под стрелкой надпись: «Дорога к друзьям-благодетелям». Пониже стихи:
На другом плакате — белогвардейский офицер прицепляет бородачу погоны. Из оскаленной пасти офицера вылетают слова:
«Вперед, герой! За веру, царя, отечество!»
Ниже опять стихи:
