ляхов.
– А на кой ляд нам тут ляхи? – опять удивился Тимофей.
– А пускай работают, да и конкуренцию надо создать…
– Чего создать, – не понял юноша.
– Короче, что бы наши переселенцы не думали, что они будут вправе ставить нам какие-либо условия в будущем. Что бы знали, что они не единственные, – с твёрдостью сказал Соколов, пристукнув ладонью по поверхности стола.
– А, я понял, – закивал головой Тимофей:
– Вячеслав Андреевич, а ежели они свою латинскую церкву тут поставят? А ведь где латинские церквы, там и папёжники румские появятся.
– Нет, костёлов не будет. Но я ещё подумаю, как это лучше обставить.
Глава 16
Окольничий Артём Измайлов, ставший вместо сказавшегося больным князя Дмитрия Пожарского, товарищем воеводы Шеина в начавшейся войне с ляхами, был зол. Очень зол. Он давно заметил непонятную нерешительность воеводы, крайне медленное продвижение русских войск, всяческие задержки – сначала в Можайске, потом медленное движение до Вязьмы, занявшее аж целых две недели. Притом, что ведавший до этого Пушкарским приказом воевода не обеспечил войска осадными орудиями, в обозе тащились лишь лёгкие пушки, которые и сейчас не причиняют ровно никакого вреда крепостным стенам древнего русского города, захваченного зловредными ляхами – ярыми противниками Московского государства и православной веры. После Вязьмы войска простояли ещё несколько недель в Дорогобуже, несмотря на настойчивые требования Артёма Васильевича идти немедля под Смоленск. По данным, приходившим в лагерь, поляки уже усилили тысячный гарнизон Смоленска и заделали и укрепили провалы в стенах городской крепости.
Измайлов не находил себе места. Чёрт побери! Путь в три с лишним сотни вёрст был пройден за четыре с лишком месяца. Не иначе воевода после польского плена измену хранит в своём сердце, всё чаще приходили подобные мыслишки окольничему.
И этот воевода готовил войска к походу, что-то тут не чисто. После очередного крепкого разговора в шатре воеводы Измайлов вышел раскрасневшимся, виданное ли дело! На справедливые упрёки Измайлова и дельные советы он лишь повышал на него голос и хватался за эфес сабли. Известно, что в крепости от плохой воды начали умирать защитники, а настроение близки к упадническим. Последняя надежда осаждённых это пятитысячный отряд под командованием Гонсевского и Радзивилла, что стоял неподалёку от крепости, но воевода Шеин словно не замечал его, хотя раздавить этот отряд можно было лишь частью русской армии, в которой уже начинали роптать немецкие наёмники. Процедив в сердцах бранные слова, Измайлов немного прошёлся, с удовольствием вдыхая свежий ветерок, после спёртого и пропахшего вином воздуха шатра воеводы. Навстречу ему двое солдат вели паренька лет двенадцати, интересно, в чём дело?
– Из града малец сей? – обратился Измайлов к воинам.
– Нет, ваша милость. К лагерю мальчонка с востока подошёл, бает, письмо у него к воеводе имеется.
– Письмо? Добро, я только с любезным воеводой разговаривал, что же, сам отведу его к Михаилу Борисовичу. Свободны, братцы, – Измайлов в знак благодарности протянул воинам по монетке.
Когда стрельцы скрылись с глаз, Артём Васильевич резко переменившись в лице, притянул мальца к себе:
– А ну, сказывай, ляхами подослан?
– Не-ет, – с обидой, плаксиво протянул парнишка, вытаращив голубые глаза.
– Кто же? Сам откель?
– Я с Речицы, вона деревенька! А бумагу дал бате моему купчина молодой, который гостевал у нас в избе. Батя меня и послал, а купчина уехал вскорости.
– Давай же бумагу! – Измайлов нетерпеливо вытянул руку.
Покуда он читал письмо, лицо его вытягивалось, руки мелко затряслись, а лицо от гнева покрылось красными пятнами. Оглянувшись, Артём всучил мальчишке серебряную монету и процедил:
– Молчи впредь о сём. Никому не сказывай никогда. И отцу накажи молчать. Тогда живы-здоровы будете, а теперь беги отсель до дому, поспешай!
Воевода Шеин приходился Измайлову родственником, именно это не давало Артёму Васильевичу попрекать его на людях. Ныне же пришёл конец его сомненьям, Измайлов знал, что некоторые воеводы уже начинали потихоньку шептаться об измене, дескать, Шеин, будучи в польском плену, целовал крест и зарекался воевать с ляхами. И только поэтому имеет место столь ужасающее состояние войск и смоленской компании в целом.
– Чему бывать – того не миновать! – Измайлов, присевши было на ствол недавно срубленного засохшего дерева, дабы ещё раз вдумчиво перечитать послание, хлопнул ладонями по коленям и решительно направился к воеводе передового полка князю Семёну Васильевичу Прозоровскому.
– Супротив родича пойдёшь? Ведаешь ли, что делаешь? Я-то поддержу тебя, скажу своё слово, дело тут верное, но против родича своего старшего, вместно ли?
Измайлов, держа в голове заключительные слова, написанные в письме, уже не сомневался.
– В сём сомненья нет у меня – против ляхов Михаил Борисович воевать не желает, поскольку крест им целовал, а за то и мне и тебе опосля не поздоровится. Ей-ей, головушки наши полетят в Москве, сразу же, как государь наш узнает о позоре великом. Сомнений тут быть не может.
– Коли так речи ведёшь, то да. Смоленск мы должны вернуть Руси, иное – это позор и гнев царский на наши головы и наши семьи. Пойдём, Артемий Васильевич, других воевод словом заручимся.
После обеда в лагере началась суматоха, заскакали вдруг посыльные от воеводы в разные стороны окопавшихся русских войск с приказами. Отряды стрельцов и немецких наёмников меняли позиции, грузились на подводы пушки и заряды. Часть войска снималась, а взамен другие отряды занимали их позиции. Никто в ставке, кроме нескольких воевод, не знал откуда вдруг у вялого в походе и нерешительного в ратных делах Шеина вдруг проснулся интерес к войску. В лагере судачили, что мол, сейчас отряды и полки поменяются лишь местами, что это очередная прихоть воеводы, решившего вдруг покомандовать.
Затемно, отведённая с переднего края лучшая часть войск, числом до восьми тысяч бойцов, включая наёмников – немцев и англичан, снялась и ушла по направлению к сёлам Красное и Баево, где были расквартированы небольшие силы Радзивилла и Гонсевского.
– Говорил я Шеину, уж сколько раз говорил! Покамест они нам в силу – бить ляхов надобно, за каким лядом ждать?
– Ведомо мне, что ляхов там четыре с половиною тысячи, рано утречком напасть и неожиданно – самое верное дело, порезать сонных, да и делов-то! Бог в помощь, князь!
– А голову Гонсевского в Смоленск закинем! – Прозоровский хлестанул плёткой нервно жующего удила вороного коня и исчез скоро в вечернем сумраке, догоняя голову растянувшегося отряда.
'Верное ли дело делаем?' – промелькнула и кольнула в висках мысль.
– Верное! – вполголоса твёрдо произнёс Измайлов. – Вся надёжа на князя Прозоровского сейчас.
Артём Васильевич вернулся в шатёр воеводы. Шеин так и сидел, тупо уставившись заплывшим глазом в
