— Я хочу спросить вас еще кое о чем. Например, о Бенеше. Не замечали вы в последнее время, что его… хм… склонность как-то проявилась? Не думаете, что он был бы способен…
— Не думаю. Хотя, понятно, поклясться не могу. — Седлницкий немного оживился. — Мне кажется, он — несчастный человек, понимаете? Не совсем нормальный, то есть не только душевно, а прежде всего физически. Не знаю, понятно ли я говорю. Те нападения, или даже страх, который он внушает, были, пожалуй, какой-то формой протеста против несправедливости природы. Я его могу понять лучше, чем кто- либо другой. У Дарека вообще странные увлечения, и всегда он перехлестывает через край. Короче, бросается из одной крайности в другую. Недавно это была йога, теперь спиритизм. Ругаю себя, — тут Рафаэль улыбнулся, — что наболтал ему… о привидениях в замке. Кое-что взял из местных легенд, что-то сам придумал. Он теперь постоянно слышит шаги по ночам, совсем из-за этого свихнулся. В полночь не высунет носа из замка. Да что из замка — из комнаты рядом с рыцарским залом, где стоит его кровать.
— Нет ли у вас каких-нибудь других подозрений? Может быть, смутных? Мы, конечно, не хотим, чтобы вы кого-то обвиняли. — Коварж поднял глаза от рисунка, который набросал в блокноте: скелет в джинсах и с каской на черепе.
Но Рафаэль только покачал головой.
— В начале допроса, — продолжил поручик, — когда рассказывали о ссоре во дворе, вы упомянули мужчину, из-за которого страдала панн Залеска. Кто это?
— Я не хотел бы говорить.
— Вы должны сказать.
— Это Гакл.
— Вы его не любите?
— Люблю, не люблю! — вспылил художник. — Негодяй, ей в подметки не годился, а она в него втрескалась. Он использовал ее в своих интересах, сделал из нее чуть ли не служанку, а потом бросил ради молодой дурочки. Это Лудвикова, моя подчиненная, и я лучше других знаю, что это за фрукт. В позапрошлом году перед самыми экзаменами ее выперли из школы за какую-то вечеринку, которая больше походила на бордель. Скандал был на весь город. Я не выдаю ничью тайну, об этом у нас знает каждый…
— Гакл ведь женат.
— Ну и что? — Рафаэль мрачно расхохотался. — Ему здорово везет в жизни. Пани Гаклова занимает какой-то важный пост в министерстве. Говорят, только поэтому Гакл стал руководителем отдела, а так его бы никогда не назначили. Я не люблю бабские сплетни, но всем известно, что эта богатая дамочка купила недавно своему драгоценному новую тачку. Какое-то заграничное чудо, — Седлницкий грубо ругнулся.
— Автомобиль? Какой? — заинтересовался Коварж.
— Не знаю, я ненавижу эти вонючки.
— А если бы вам кто-нибудь подарил симпатичный лимузин? — рассмеялся поручик Чап.
— Я его тут же утопил бы во Влтаве! — Рафаэль стукнул кулаком по подлокотнику кресла. — Если бы вы видели, как, развалясь в машине, этот сноб, мещанин, беглый студент…
— Паи Гакл действительно не доучился? — поинтересовался Янда. — Но, сдается мне, он все-таки не так уж плох. Написал великолепную книгу.
— Его единственный успех, — кивнул Седлницкий. — Это, видно, такой источник, который фонтанирует однажды в жизни.
— Другой не способен и на такое, — возразил Янда. — Ну ладно, поблагодарим вас и закончим на этом. Протокол я привезу в замок. Еще один личный вопрос, сверх программы. Почему вы, известный художник, работаете управляющим в замке?
— Я не знаменитый художник.
— Мне удалось посмотреть вашу последнюю выставку. Если скажу, что она мне понравилась, это вряд ли вас взволнует. Но пришел я туда в будний день к вечеру, и, к моему удивлению, народу было полно. У двух-трех картин даже пришлось постоять в очереди. Согласитесь, для пражского выставочного зала явление довольно непривычное.
— Это ничего не значит, — буркнул Рафаэль. — Вы и представить себе не можете, около какой дряни иногда стоят люди в очереди. Почему работаю управляющим? Чтобы оставаться самим собой. Чтобы эти очереди меня не интересовали. Чтобы когда-нибудь начал писать так, как надо. Пока не получается… Только не понимаю, почему я вам об этом рассказываю.
— Наверное, потому, что я спросил, — спокойно ответил Янда.
Ленка уже не выглядела зареванной девочкой. Косметика была в идеальном порядке, брови подрисованы, ресницы густо накрашены.
— А теперь, барышня Лудвикова, — обратился к ней Янда после выполнения всех формальностей, — скажите нам, пожалуйста, когда в последний раз и при каких обстоятельствах вы видели Марию Залеску, а также что вы делали двадцать второго вечером и ночью.
— Ну, этого не забудешь, — начала Ленка охотно. — Особенно если потом узнаешь, что разговаривала в последний раз с покойницей. Можно здесь курить?
— Ради бога.
Ленка проворно вынула из пачки сигарету. Коварж протянул руку с зажигалкой.
— Значит, Залеску в последний раз я видела в тот день вечером. — Она вытянула нижнюю губу и выпустила вверх столб дыма. — Точно вам не скажу, но могло быть около половины девятого. Уже начинало темнеть. Я стояла в коридоре второго этажа у окна и смотрела во двор. Просто так, отдыхала. С этой выставкой за день так набегаешься… Вдруг слышу голоса и вижу, как Мария с Рудой Гагатом спускаются по лестнице с третьего этажа.
— О чем они говорили?
— Ни о чем серьезном. Кажется, он звал ее погулять, а она делала вид, что не хочет. Притворялась, потому что была влюблена в Руду по уши. Я спряталась в оконной нише, а когда они спустились вниз, выскочила. Ради смеха, понимаете?
— Понимаем, понимаем, — улыбнулся Коварж и покосился на ее ноги.
— Потом я с ними немного постояла…
— О чем вы разговаривали?
— Говорю вам, стояли мы недолго. Почти сразу пришел пан Яначек и начал рассказывать о Шекспире.
— Сразу — о Шекспире?
— Он постоянно пристает к Руде. Говорит, что во дворе замка надо играть пьесы Шекспира или античные драмы. Болтает об этом когда надо и не надо. Мария собралась уходить… Как подумаю, что это я ее послала в ресторан… то есть посоветовала ей пойти туда за Квасаном…
— За кем?
— Пардон, за моим шефом Седлницким. В тот день они зверски поцапались. Во дворе. Пан Яначек прав, там шикарная акустика для драм. Ну и наш Ква… управляющий страшно из-за этого расстроился, а когда он расстроен, то идет в «Рай».
— Что вы сказали пани Залеской?
— Ну… чтобы шла туда, потому что если он начнет, то не знает, когда кончит. Чтобы его усмирила, что ли.
— И она вас послушала?
— Куда там послушала, — возразила Ленка. — Но она все равно пошла бы. Совесть ее мучила. С ней пошел Яначек — я следила за ними из окна, — но у входа в барбакан они разошлись в разные стороны. Да, чуть не забыла, сразу после ухода Марии сверху спустилась Эмила, то есть пани Альтманова, и спросила, куда та пошла. Я сказала, что за Квасаком, и она тоже направилась вниз. Только во дворе она не появилась, — уточнила Ленка и добавила: — Больше Залеску я не видела.
— Вы остались в коридоре второго этажа с паном Гаклом?
— Ну… мы были вместе весь вечер… и всю ночь.
— То есть… что вы имеете в виду?
— Мы собираемся пожениться.
— Но пан Гакл женат, разве нет?
