мог бы подумать об этом. Но пан Седлницкий, видимо, слишком потрясен…
— Отсюда прямиком направился в «Рай», — ухмыльнулся Гакл. — Если не «лечится» за ближайшим углом.
— Такие способности, как у вас, грешно не использовать, — продолжил капитан, — поэтому дайте нам еще один совет. Вы знаете своих коллег, работающих в замке. Кто из них… возможно… при определенных обстоятельствах… был бы способен на такое преступление? Разумеется, мы не арестуем его на основании одного только предположения.
— Учитывать особенности характера — это очень правильно, — великодушно оценил Гакл. — Не хочу никого чернить. Но расскажу вам, если позволите, один случай. Было это почти год назад. — Он уселся поудобнее. Янда бросил взгляд на часы и обреченно вздохнул. — Наш институт, помимо всего прочего, занимается покупкой старинных художественных предметов. Для этого существует закупочная Комиссия. Однажды пришел к нам некий гражданин по фамилии Новак. Принес картину, написанную на доске, — довольно старую, кстати, серьезно поврежденную, где чувствовалось византийское, а возможно, и итальянское влияние. Территория нынешней Югославии, подумал я. Новак подтвердил. Картину якобы вывез как трофей с первой мировой войны его дедушка. Из Далмации. Главным мотивом был крест с распятым Христом, центральную сцену обрамлял ряд маленьких фигур святых. Предположительно пятнадцатый или шестнадцатый век… Я не стал называть Новаку какую-либо цену, сообщил ему лишь время заседания закупочной комиссии. Про себя же подумал, что стоить картина будет около десяти тысяч. Но что произошло дальше! — Гакл сделал драматическую паузу. — Начал там крутиться Яначек. Я видел, как он разговаривал с Новаком, но, к сожалению, не придал этому значения. Остальное же узнал гораздо позже. От Новака. Яначек сказал ему, что мы — несолидная организация, а он по случаю может помочь ему выгодно продать картину. Как раз сейчас у него гостит родственница из Соединенных Штатов. Она с ума сходит по любому антиквариату. Заплатит гораздо больше, чем наш институт, деньги у нее есть. Договорились о встрече у Новака. Яначек пришел с молодой дамой, которая плохо говорила по-чешски и после каждой фразы произносила о'кэй. Одета во все заграничное и так же безвкусно, как настоящая американка в туристической поездке. Яначек играл роль знатока и советчика. Заявил, что это народное творчество конца восемнадцатого века, но картина серьезно повреждена, поэтому оценил ее в две тысячи. Женщина из Оклахомы немного поломалась, но в конце концов согласилась заплатить.
Гакл огляделся и, видимо, остался доволен явным интересом слушателей.
— Но Новаку, — продолжал он, — что-то показалось подозрительным. Его друг сфотографировал картину, и на следующий день с фотографией в руках они отправились собирать информацию. В центре города направились в ближайший крупный антикварный магазин, к сожалению, не знаю, в какой. Друг ждал в магазине, а Новак направился в кабинет. Там спиной к нему сидела длинноволосая дама в потрепанном рабочем халате и попивала кофе. «Заведующего нет, будет после обеда», — бросила она через плечо, потом повернулась. И… вытаращила глаза — Новак тоже, открыла рот — и Новак за ней. Не надо вам объяснять, что перед ним была «американка». Но представьте себе, что этот олух Новак сбежал из магазина вместе с приятелем, вместо того, чтобы позвать… кого-то из вас. Видимо, был в шоке.
— Иногда такое бывает, — кивнул Коварж, — когда человек неожиданно сталкивается с подлостью.
— Новак рассказал мне все только после заседания закупочной комиссии.
— За сколько вы купили картину?
— За десять тысяч. Она действительно была серьезно повреждена.
— Насколько я знаю, Яначек — ваш подчиненный, — вмешался капитан. — Сделали вы из этой истории какие-то выводы?
— Я совершил ошибку, — суверенный вельможа опустил голову. — Вместо того, чтобы наказать Яначека, я откровенно поговорил с ним наедине. Он поклялся, что больше никогда в жизни ни о чем подобном и не подумает.
— А он, возможно, подумал. Это вы хотели сказать нам своим рассказом?
— Вы же спрашивали о подходящем характере.
— Конечно. Благодарим за помощь. Петр, пан Гакл позвонит тебе сюда и сообщит адрес бывшего владельца картины, думаю, что он есть в протоколе закупочной комиссии. Новак опишет нам чехо- американку и сообщит, в каком антикварном магазине произошла встреча.
— Вы хотите этим заняться? — удивился Гакл.
— Нет. Но такие связи не мешает знать.
На мгновение наступила тишина. Коварж рисовал в блокноте, Чан посматривал на магнитофон.
— Ну, — обратился к ним капитан, — есть у кого-нибудь еще вопросы к пану Гаклу? Тогда у меня, — продолжил он, когда никто не отозвался, — личный. Что пишете? Чем хотите нас удивить?
— Я вас, кажется, не понимаю, — потряс головой Гакл, но глаза его загорелись, щеки слегка порозовели, и весь он оживился.
— Не буду говорить, — произнес Янда, — какое впечатление произвела на меня ваша книга, иначе вы решите, что это неуклюжая лесть. Но я, наверное, не единственный, кто пытался высказать вам свое восхищение.
— Все рецензии были благожелательными, и сейчас готовится новое издание, — Гакл словно стал выше.
— А можете сказать, над чем сейчас работаете?
— На этот раз тема гораздо сложнее. Она традиционна, но живопись…
Зазвонил телефон.
— Слушаю, — отозвался Петр и затем передал трубку Янде: — Тебя. Городской отдел.
— Да… да… — повторял время от времени капитан. — Директор Горчиц Яромир… да… Петр, бумагу и ручку…
Он схватил блокнот, поданный ему поручиком, и стал делать пометки на странице, частично заполненной экспрессивными рисунками кикимор. На миг его глаза выразили удивление, но сразу же взгляд снова стал невозмутимым.
— В замке Клени остались только тени, — с улыбкой произнес он в рифму, когда повесил трубку. — Свидетели, как всегда, ничего не знают. Большое спасибо, пан Гакл, протокол на подпись вам пришлем.
На уходящего Гакла никто не обращал особого внимания, только поручик Чап бросил тихую и, в общем-то, ненужную реплику в адрес людей с раздутым самомнением.
— Рады вас видеть, пан Яначек, в нашем уютном интерьере, — сказал капитан новому посетителю после выполнения необходимых формальностей.
— Интерьеры — мой хлеб, пан капитан, — моментально отреагировал Яначек, — поэтому могу с полной ответственностью заявить, что ваш — один из самых уютных.
— Да, да, — кивал головой Янда, — а вы еще не знаете другие наши помещения. С ночлегом и обслуживающим персоналом.
— Излишества портят людей, поэтому совсем не обязательно мне все знать, — улыбнулся, обнажив великолепные зубы, маленький человечек в очках. «Природа так милосердна, — размышлял про себя Янда, — что каждому дает хоть что-то. Вот и этому коротышке расщедрилась на роскошные челюсти».
— Пан архитектор, мы здесь каждому задаем одни и те же вопросы: когда и при каких обстоятельствах видел Марию Залеску в последний раз и что делал вечером и ночью двадцать второго? Нас это даже начинает утомлять.
— А за дверью ждут еще трое, — с пониманием заметил Яначек.
— Вот именно. Поэтому я сейчас скажу за вас то, что знаю. Двадцать второго вечером, около половины девятого, вы подошли к небольшой группе, которая стояла в коридоре второго этажа замка. Там были Мария Залеска, Ленка Лудвикова и Рудольф Гакл. Вы говорили о драмах Шекспира и о возможности их инсценировки во дворе замка. Потом Ленка Лудвикова сказала что-то о ресторане, где управляющий замком заливает свою хандру. Мария Залеска направилась туда, а вы пошли с ней. Теперь можете продолжать. Куда вы проводили пани Залеску?
— Только до дверцы, ведущей со двора в барбакан. Постояли немного и разошлись. Это может подтвердить Ленка, которая все время пялилась на нас из окна.
