— О чем вы разговаривали?
— Да ни о чем особенном. Пани Мария жаловалась мне, что в последнее время очень нервничает, что все ее раздражают. Этим она объяснила ссору с Седлницкий — вечером они крепко поцапались во дворе. Ей, видимо, это было неприятно, она всегда вела себя как воспитанная дама, а тут вдруг раскричалась, как на базаре. Ей хотелось, очевидно, как-то оправдать свое поведение в моих глазах.
— Вы слышали тот разговор во дворе?
— Это был такой «разговор», что не услышать его было невозможно.
— Можете пересказать его содержание?
— Трудно. Они не говорили ничего конкретного, лишь сплошные оскорбления. С той только разницей, что Кваша пользовался своими обычными ругательствами, а пани Мария выступила, так сказать, в оригинальном жанре. Такой я ее еще никогда не видел.
— Подождите. Какими ругательствами пользовался Ква… пан Седлницкий?
— Ну, например, называл свою собеседницу дурехой, пустой головой и шутом короля Филиппа Арагонского. Но он подобными и еще более красочными выражениями пользуется повседневно и говорит их любому. Знаете, — Яначек стыдливо опустил за очками глаза, — это страшно грубый человек, но к его грубости все привыкли.
— Значит, пани Залеска, как его многолетняя приятельница, должна была привыкнуть к его «дурехам» и «королевским шутам»?
— Конечно, — блеснул образцовыми зубами Яначек.
— Почему же в тот раз они ее так разозлили?
— Такая мелочь не могла разозлить ее. Должно было случиться что-то более серьезное.
— У вас есть предположения?..
— Она выбежала из его квартиры прямо во двор, он — за ней, и тут началось… Пани Мария обзывала Седлницкого противным горбачом, тварью и уродом, бессовестным развратником, которого вытерпит только… словом, падшая женщина. Прошу прощения, но я всего лишь повторяю.
— Выбежали из квартиры управляющего… — повторил капитан. — А не сложилось у вас впечатления, что Седлницкий позволил там себе лишнее с Залеской?..
— Не сложилось, — прервал его Яначек. — Это было невозможно, потому что в квартире они были не одни.
— Кто же там был еще? — поспешно спросил Янда.
— Это знаю, наверное, только я, — тоненькие веки за очками замигали лукаво. — Дело в том, что за той сварой я наблюдал из окна напротив, откуда видна дверь в квартиру управляющего. Во время ссоры она открылась, оттуда выскользнула Ленка Лудвикова и шмыгнула под аркаду главного здания. Ее никто не мог видеть, только я имел это удовольствие.
— Из окна напротив, хм… То есть из правого крыла замка. С какого этажа? — невинно спросил Янда.
— Со второго. Оттуда был идеальный обзор, — довольно хихикнул Яначек.
— Остается выяснить, что вы там делали, — голос капитана зазвучал холодно. — Там — хранилище самых ценных предметов. Кроме тех, кто занимается инвентаризацией, и, Разумеется, управляющего замком, туда по инструкции никто не смеет входить.
— Такая инструкция существует, — невозмутимо кивнул Яначек, — но на практике все иначе. Если придерживаться всех инструкций, то выставку мы будем готовить год. Я ходил туда с рулеткой, чтобы измерить несколько картин: мне нужно было распланировать их размещение в интерьере. Просить каждый раз из-за этого разрешение в институте, согласитесь, было бы невозможно. В конце концов, Мария Залеска помогала группе инвентаризации каждую свободную минуту. Просто так, из интереса, и у нее тоже не было разрешения.
— Ошибаетесь, было. Она занималась инвентаризацией как первоклассный специалист. А вам там абсолютно нечего было делать. Представьте себе такую ситуацию. — Янда наклонился, оперевшись локтями о стол. — Ревизия, которую проведут в замке в ближайшие дни, не обнаружит некоторых ценных предметов, указанных в списке. Вам, единственному постороннему человеку, заходившему в хранилище без разрешения, это сулит большие неприятности.
— Не думаю, — улыбнулся Яначек. — Вы правы, ревизия определенно выявит какую-нибудь недостачу. У Беранека там такой кавардак! Но ведь надо еще доказать, что именно данный человек похитил. Иначе не избежать осложнений.
— В нормальной ситуации — возможно. Но в замке совершено убийство. В замке, пан Яначек, который доверху набит ценными произведениями искусства. Одним из первых здесь возникает мотив…
— Ошибаетесь, — прервал его Яначек. продолжая улыбаться. — Вы не знаете, да и не можете знать, атмосферы замка Клени. Поэтому в тот вечер я говорил о драмах Шекспира.
Но Янда и не подумал расспрашивать архитектора об атмосфере.
— Как вы попали в хранилище? — спросил он сухо. — Где вы взяли ключ? Или у кого?
— Ключ торчал в замке, — ответил Яначек спокойно, — но я к нему даже не прикоснулся, было не заперто. Там, наверное, где-нибудь шлялся Беранек — возможно, убирался или торчал у другого окна. Спросите его, это было примерно в половице седьмого. Я за той ссорой наблюдал до самого конца, потом измерил, что мне надо, и ушел. Спросите, куда? В свою конуру, ужинать. Питаюсь скромно, я человек небогатый. Потом вернулся в выставочные залы и работал почти до темноты. Закончив, бродил в одиночестве и размышлял. Пока мое внимание не привлек тот крик,
— Крик? — не сдержался Янда.
— Вам, пан капитан, скорее всего рассказывали о мирной беседе в сумеречном коридоре. Прекрасный Рудольф меня уже уговаривал говорить с вами только о моем любимом Шекспире и «забыть» обо всем остальном. Но я на это не пойду. Убийство, сказали вы, — происшествие чрезвычайное, поэтому правда и ничто, кроме правды, будет моим щитом.
— И той правдой является?.. — нетерпеливо вмешался Коварж.
— Прежде всего то, — повернулся к нему Яначек, — что те трое страшно ссорились. Я был в зале недалеко от места, где они стояли, подошел к дверям и увидел, что началась склока. Представьте себе, взрослые люди, а сцепились, как школьники на перемене. Неприятно было наблюдать за этим, поэтому я и вмешался. Они сразу прекратили и стали по-глупому притворяться, что ничего не произошло.
— Вот об этом подробнее, — распорядился Янда. — Кто? С кем ссорился? Из-за чего?
— Гаклу, видимо, очень нужно было поговорить с Марией наедине, и он пытался увести ее на улицу. Ленка противилась этому. Вначале казалось, что дамы сумеют договориться. Они дружно называли его лгуном или обвиняли в аморальности, точно не помню. Потом Ленка перегнула палку — сами понимаете, юность иногда безрассудна, — сказала, что Гакл несет ей всякую чушь или что-то в этом роде. Он надулся, отвернулся от нее и хотел увести Марию. А та вдруг стала грозить, что может кое-что рассказать о пашей крошке. Скорее всего имела в виду ту сцену у Рафаэля. Лейка подскочила к Марии как тигрица. Гакл с большим трудом оттащил ее. В этот момент я и заговорил о Шекспире.
— Хм… — покрутил головой Янда, — расскажите все еще раз, сначала.
Яначек повторил все, добавляя подробности и используя яркие метафоры.
— Пан капитан, — завершил он торжественно, — Шекспиру фантастически подходят стены замка Клени, но с таким же успехом там можно играть и античные драмы, поскольку речь в них идет, как правило, о семейных трагедиях. Ведь и в пашей истории, поверьте мне, — его голос зазвучал еще торжественней, — все дело в семейной трагедии. В определенном смысле. Здесь действует genius loci — гений места, злой искуситель, атмосфера, традиции места. Не хочу сегодня отнимать у вас время, но когда-нибудь расскажу хотя бы некоторые эпизоды из истории замка Клени. Это была хмурая крепость, и не проходило столетия, чтобы там не разыгрались две-три страшные трагедии… всегда, так сказать, на семейной почве. Как вы думаете, почему такой прекрасный замок его хозяева сдали в аренду монахиням? Потому что не могли там жить. Боялись тех стен, пропитанных уносом и страданиями, боялись, что все может повториться. Не-ет, в данном случае не годятся обычные, привычные версии — кража, спекуляция и подобные пороки. Темные инстинкты, любовь, переходящая в ненависть, уродливые страсти — вот символы замка Клени! В любом другом месте садовник остался бы садовником, не смог бы стать подлинным художником, чьи произведения являют собой как иллюстрацию этого проклятого, дьявольского места. Ни в каком другом месте в его
