проверяющих уже готовые.

Не понимая еще природы опасности, стали защищаться от излучавших трубок. Установили свинцовые щиты у экрана. Надели на рентгенологов тяжелые фартуки из просвинцованной резины. На руки — такие же тяжелые перчатки. Стало лучше.

Лишь когда появилась атомная бомба, когда от несчастного случая в американской лаборатории в Лос-Аламосе погибли молодые ученые Г. Даньян и Л. Слотин (читай роман Д. Мастерса «Несчастный случай» — лучшее описание клинической картины лучевой болезни), а при более легкой степени поражения появились признаки болезней, сходные с недугами рентгенологов, поняли: новая болезнь — результат радиоактивных излучений. У рентгенологов та же болезнь, но в более легкой степени. В хронической форме.

Однако практика насчитывала только несколько единичных случаев, и состояние назвали острым лучевым синдромом. Еще не болезнь, а лишь синдром, то есть постоянный комплекс одних и тех же симптомов, признаков.

После атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки и испытания бомбы в океане у Бикини синдром абстрагировали и назвали болезнью. Лучевой болезнью.

Так лучевая болезнь, к сожалению, приобрела права гражданства. Попала во все медицинские учебники, занесена в номенклатуру, в справочники, в энциклопедии. Ее стали повсеместно изучать. Учиться диагностировать, лечить.

Облучение действует иногда сразу. Иногда через несколько дней, иногда — лет. Зависит от силы облучения, измеряемой в рентгенах. Безусловно смертельной дозой считаются 600 рентген. Но должно пройти несколько дней, прежде чем болезнь начнет себя проявлять.

А большие дозы облучения вызывают более быстрое проявление. Так называемые острейшие формы лучевой болезни. При облучении 20 тысяч рентген говорят о «смерти под лучом». Малые облучения могут проявиться через 5—10 лет лейкозом. Лейкоз — самостоятельная болезнь, но под влиянием облучения она бывает во много раз чаще. В Хиросиме подсчитали, что у людей, находившихся в радиусе 1800 метров и меньше от эпицентра взрыва, лейкоз впоследствии встречался в 15 раз чаще, чем у остального населения.

Все эти поздние проявления лучевой болезни и у рентгенологов и у пострадавших от атомной бомбы — либо хроническая лучевая болезнь, либо ее последствия.

А есть острые формы. В результате быстрого, одномоментного излучения тут же появляются определенные симптомы.

Начальный период — головные боли, тошнота, возбуждение, сменяющееся угнетением. Первый период зависит пока лишь от первоначального раздражения нервной системы.

В кинофильме «9 дней одного года» клиническая картина первого периода. Облученный профессор получил смертельную дозу. Он ходит по комнате. Много говорит. Планирует дальнейшую работу. Он уже знает, что его ждет. Но тем не менее дает указания, советы. И вдруг… Возбуждение кончилось. Спад. Сел. Замолчал. Ни на кого не смотрит. Углубился в себя. Началось угнетение.

Вслед за первым периодом идет скрытый период — «период кажущегося благополучия». Больной чувствует себя хорошо. Ему надо выписаться, уйти из больницы.

Еще много работы. Он просит быстрей его отпустить. Назревают конфликты с врачами. А лабораторные данные говорят о развертывании в организме большой войны. И вскоре наступает основной период болезни.

Угнетены все кроветворные органы. Организм не вырабатывает белых кровяных шариков — лейкоцитов, А они-то и являются нашими защитниками в борьбе с болезнями. Это они при попадании в палец занозы бегут со всех концов тела к месту агрессии и начинают борьбу. Они погибают, создавая защитный барьер вокруг грязной занозы, но чаще всего, погибая, побеждают. Вокруг занозы защитный барьер — воспаление. Гной — погибшие лейкоциты.

Попадает инфекция в организм — лейкоциты тучами налетают на микробов и начинают пожирать. Мечников их так и назвал — фагоциты — «пожиратели».

И вот этих-то защитников начинает не хватать. Они не вырабатываются. Вместо обычных 6000–8000 на 1 квадратный миллиметр становится 3 тысячи, тысяча, а затем сотни и даже десятки. Организм беззащитен. Любая инфекция сейчас может справиться с ним. Беспрепятственно распространяются ожоговые раны. Микробы, доселе мирно жившие во рту, в кишечнике, почувствовав свою безнаказанность, начинают всюду проникать в глубину тканей и разрушать их. Во рту, в горле, в кишечнике появляются язвы. Человек постепенно умирает. Ох, как нужны лейкоциты! А их все меньше и меньше. И тут надо помочь, так сказать, средствами со стороны. Начинают добавлять чужие лейкоциты. Переливают кровь, вернее — экстракт крови, где в основном белые кровяные шарики, так называемая лейкоцитарная масса. Вводят антибиотики — может, они защитят от микробов? Но без помощи самого организма очень трудно бороться. Необходимо любыми средствами активизировать его.

И вот тут-то и надо использовать ту могучую силу облучения, которая так сногсшибательно может действовать на организм.

Если облучением угнетены все жизненные силы, все системы организма — человек не справляется даже с посторонней помощью.

Если бы можно было пересадить человеку костный мозг — основной кроветворный орган человека, — да так, чтобы он полностью функционировал, то есть создавал новые лейкоциты, проблема лучевой болезни была бы решена.

И это стараются сделать.

Иногда это удается!

А удается это тоже потому, что жизненные силы угнетены и организм не в состоянии бороться с подсаженным ему чужим белком. Пересадку костного мозга с надеждой на успех можно пытаться осуществить, лишь уповая на слабость организма, на слабость ответных реакций его. На этом и основаны нынешние попытки одолеть лучевую болезнь.

По принципу «клин клином вышибают».

Вот от чего, кроме холода, отсутствия кислорода и углекислоты, отсутствия давления, нам приходится еще защищаться в Космосе.

А ведь можно еще ожидать и солнечных сюрпризов. Например, ничего хорошего не сулят протоны, образующиеся при хромосферных вспышках на Солнце. Правда, к счастью, когда во время полета Николаева и Поповича 14 августа 1962 года произошла подобная вспышка, ни в верхних слоях атмосферы, ни на борту кораблей увеличения интенсивности излучения не наблюдалось. Приборы беспрерывно передавали на Землю данные об уровне радиации; интересовались этим, естественно, и сами пилоты. И конечно, начни этот уровень подниматься, Земля моментально прекратила бы полет, а космонавты сразу же обратились бы к аварийным противолучевым лекарствам (а ведь, кроме них, свой «рубеж обороны» держат еще стенки корабля и скафандр!).

Не для того мы так высоко забираемся, чтобы привозить еще оттуда болезни, которые, к сожалению, и без того появились у нас на Земле.

Человек-ладья

Красивое слово «скафандр» при переводе уже теряет свой первоначальный смысл. Scaphe — ладья, челнок. Andros — человек. Человек-ладья. Так было. Скафандр был принадлежностью исключительно водолазов, которые спускаются вниз, в глубины вод. Теперь скафандр применяется, так сказать, в прямо противоположном направлении.

В скафандре можно опуститься в море теоретически лишь на 11 километров (самое глубокое место в океане — Марианская впадина). Вверх — использование скафандра неограниченно.

Скафандр — это кабина в кабине космонавта. (Если к кабине относиться лишь как к защитному устройству, исключая всю аппаратуру управления).

Кабина защищает от излучений — скафандр несет ту же функцию. В кабине создается микроклимат

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату