кухне, приготовили поистине царское для таких времен угощение. Котлеты с картошкой, три разных салата, десерт и пироги с чаем. Для часовых даже кофе наготовили, чтобы не уснули на посту…
– Тут еще и на завтрак должно остаться, – только и сказал я, глядя на полный стол.
Практически все, кроме сторожей, были уже за столом, за исключением сторожей. Даже Светку удалось уговорить сесть со всеми. Лицо совсем заплаканное, глаза покраснели. И не одна она такая. Не одна она о смерти родных узнала. У меня в голове лихорадочно крутились мысли о психологическом климате в отряде и о том, как исправлять ее. А то, гляди, и стреляться начнут.
Пока мы рассаживались, вернулась и главная виновница сегодняшнего изобилия под охраной Егора. Передали, что мертвых машины совсем не интересуют, да они и со двора оттягиваются постепенно, в сторону Театральной, там стреляют сильно. Я попытался расспросить поподробнее, но кто стреляет и из чего, разобрать с такого расстояния было нереально. Есть, правда, и хорошая новость, если ее так можно назвать. В доме не мы одни живые – еще квартирах в шести свет горит. Ну и хорошо… А вот людей этих мы вытаскивать не будем, я сразу сказал, у нас на это техники не хватит. А застревать как те охранники, мне совершенно не хотелось. Кроме того, явственно чувствовалось напряжение среди людей. Ладно мы, их семьи сейчас висят на волоске, а приходится сидеть тут и ждать солнца. Конечно, можно выехать и сейчас, но уличное освещение не работает, ни черта не видно. Ехать очень трудно. Можно включить фары, но ведь проблема не в одних мертвецах. Полный автобус вполне мог стать чьей-то мишенью. Обстреляют из темноты, а мы даже не поймем, откуда стреляли. И засаду ночью гораздо легче сделать. Нет, будем сидеть до рассвета. Потом мы ели. Кто-то сначала пытался отказываться, что, мол, аппетита нет, но тут даже не уговоры, а в приказном порядке было велено набить желудки. Завтра день предстоит еще тяжелее. Поэтому, пригрозив, для порядка ложкой, я велел подкрепиться.
Я очень сильно соскучился по настоящей, полноценной еде. И в общежитие такими вещами себя не очень побалуешь, а в последнее время ведь вообще сидели на полуголодном пайке. Черт, даже весь этот день на паре бутербродов, так хоть тут отъемся. Кстати, многие, наевшись, заулыбались. Не на меня одного так сытый желудок подействовал. За такой едой и о плохом разговаривать не хотелось, и разговор быстро перешел на какие-то отвлеченные темы… Даже Светка вновь заулыбалась… Вспоминали какие-то веселые истории, смеялись… В основном наши студенческие байки рассказывали. Будто и нет ничего… Обыкновенный тихий вечер с друзьями. И мертвяков нет, нет никаких бандитов, оружия нет… Только все тихо и спокойно… А завтра в институт, домашка не сделана… А потом взгляд замечает поставленные в пирамидку в углу комнаты стволы, на людях армейский камуфляж, а за окном несколько бродячих мертвяков… И иллюзия рушится как карточный домик на ветру… И в душе словно что-то обрывается…
Постепенно наелись и разговоры понемногу стихли. Были в районе десяти вечера, и я официально объявил тихий час. Завтра вставать рано, а ребятам скоро на дежурство. Мы устроились у себя в квартире на диванах и шикарной постели прежних хозяев… Только вот, сколько не ворочался, сон не шел… Только закроешь глаза, а там опять мертвецы… Хрипят, руки тянут… Глаза вытаращены, невидящие… Открываешь глаза, а вокруг ничего… Бредни сознания, накопленные за день, выплескивались словно толчками, будоража сон и спокойствие. Слишком много всего накопилось, чтобы можно было просто так забыть. Отчаявшись заснуть, я сел на кровати, растирая лицо руками. Взгляд упал на часы. Сколько, вообще времени? Оказалось, что еще и часа не прошло, как все улеглись. А мне показалось, что как минимум я дважды смену проспал.
Может, на свежем воздухе полегчает. Одевшись, вышел на балкон, еще сонно зевая. Рядом, прямо под наши машины стоят, все тихо. Мертвяков всего штук восемь во дворе, на машины совершенно не обращают внимание. А вот воздух совсем не свежий. Даже не то, что застоявшийся какой-то, даже ветра нет никакого. И воняет при этом… Пахнет гарью, бензином этим жутким запахом, который нельзя не отличить. Мертвяки воняют. Только у них такой тошнотворный запах с неким придатком сладковатости.
– Не спится? – слышу голос за спиной.
Я чуть через перила не перевалился от испуга. Сильно задумался, наверное. Оборачиваюсь, а это Света стоит. Закуталась в свою куртку и грустно смотрит, словно сквозь меня. Как она меня вообще только разглядела? Думает ведь точно не обо мне.
– Ты что тут делаешь? – спрашиваю ее, – вы же в другой квартире ночуете.
– Девчонки спят… А я не могу… Как глаза закрою, так родителей вижу… Словно что-то хотят мне сказать, а я не слышу… Совсем ничего не слышу… А ты веришь в загробную жизнь? – переключилась она с одного на совершенно другое.
Я даже закашлялся. При мне о таких вопросах она никогда не задумывалась. Из той породы людей, что не рассчитывают ничего дальше завтрашнего дня. И тут такие вопросы… Хотя, где мы сейчас оказались, о другом и не будешь зазмышлять.
– Я-то верю, – издалека начал я, внимательно следя за своими словами. Человек явно на грани срыва, раз вот так просто, начал изливать свои внутренние тревоги. И сейчас нет ничего легче, чем обидеть его. А значит, сломать при этом последний поддерживающий его хребет, пусть уж лучше она сама начнет,– Почему ты решила об этом спросить?
– О родителях думаю, – сказала она, кладя руки на перила рядом со мной,
– ведь если есть такая жизнь, значит, я еще их увижу… когда тоже умру…
– Не думай об этом, – одной рукой я обнял ее за плечи, – никогда не думай так. Я верю… И ты верь… Верь, что твои родители сейчас спокойны… Им легко там. И не думаю, что они будут рады, видя, как их дочь мучается от того, что они обрели покой. Если они в самом деле там, они смотрят за тобой, они хотят увидеть твою жизнь, а не твою смерть… Она не стала сбрасывать мою руку, а только тяжело вздохнула.
– Они будут ждать меня…
– Конечно, будут, но путь подождут. Время для них теперь неважно. И твоя жизнь им гораздо важнее….
– Ты правда веришь в то, что мы выберемся отсюда?
Я повернул ее к себе и посмотрел прямо в глаза.
– Мы выберемся. Не сегодня, так завтра, но мы уйдем из этого кошмара. Я клянусь тебе… Богом клянусь, что уйдем отсюда живыми, что проживем по старости, счастливые и довольные. Никогда даже думать о другом не смей… Нельзя думать о другом…
– А как же эти? Эти мертвецы?
Я отпустил ее и прислонился к стене.
– Не знаю… Никто никогда даже и осмыслить не предполагал их осмыслить. Они были сказкой, глупостью… В Библии про это точно ничего не сказано… Кроме того, что в дни Страшного Суда мертвые присоединятся к живым и Бог будет судить их, отделяя правого от виноватого. Только Суд там описывается совсем по-другому.
– А чем мои родители были виноваты? В чем виноваты все эти люди? Убитые, разорванные, замученные? В чем они виноваты?
– Пути Господни неисповедимы, – выдохнул я, старательно стараясь не выглядеть, как священник перед алтарем, а то еще обидеться, – понимаешь, в чем суть то, ты либо веришь, либо нет… И нельзя найти для всего объяснения… Надо просто верить… Верить в то, что мы зачем то живем, что мы выжили не просто так, что у нас еще будет шанс…
– Ты в это веришь?
– Я верю в то, что мы выживем… Что сможем все это пережить…
– Я тоже хочу верить… Но как увижу, что происходит…
– Ты смотри на себя. Ты жива, так должно быть… И будет дальше. А о другом не думай…
– Миш! – позвал Артем, – наше дежурство.
– Уже? – повернулся к нему, – что-то больно быстро. Ну ладно… Сейчас, ствол только возьму.
– Миш, – позвала за спиной Света, – я тоже буду в это верить.
– Все будет хорошо, – кивнул я ей, а потом уже сам, словно заклинание, повторил эту наивную фразу, – все будет хорошо…
Вздохнув, я обнял ее на прощание и вышел с балкона. Ладно, пора менять наших часовых. Артем сменил Сашку у баррикады, а мы с Егором спустились к машинам, менять остальных часовых.
