ежедневные трудности домашней жизни». Вот уж воистину «ежедневные трудности». Не обошлось, разумеется, и без «Книги ведения домашнего хозяйства» почтенной миссис Битон.

Помимо всего прочего, есть немало томов, посвященных общей теме — экономике домашнего хозяйства, — хотя их страницы не разрезаны. Будь они даже разрезаны, собранная моей женой библиотека не была бы достаточным подтверждением того факта, что она много читала на тему экономики, домашней или какой-либо иной.

Мне нет нужды говорить тебе, мой весьма великодушный друг, что в настоящее время я ощущаю некоторое переутомление. Флоренс не знает ни об этом, ни о твоей ссуде, и я предпочел бы, чтобы так оно и осталось.[78]

По правде говоря, ей нельзя обо всем этом рассказывать. Я имею в виду, что посвятить ее в нашу ситуацию было бы столь же бесполезно, как посеять семена на камни. Ей все равно этого не понять, ибо она просто не допускает существования реальности, отличной от ее собственной. В этом отношении она сущий ребенок и склонна винить реальность за то, что та не может соответствовать ее мечтаниям.

Что касается детей, передо мной сейчас еще одна из книг Флоренс «Советы матерям, как управляться с их отпрысками». Ее она тоже вряд ли прочитала, если только в книге не советуют проявлять холодность. О, Кейн, неужели я слишком жесток? Боюсь, что так. Конечно, написать об этом я мог только тебе одному, однако, перечитывая эти страницы, я нахожу, что не должен поддаваться разрушительным побуждениям. И действительно, если когда-то я полюбил Флоренс как раз за ее детскую натуру, то как можно теперь упрекать ее за это самое качество? Как могу я винить ее в незнании правды жизни, когда сам скрывал от нее эту правду? Могу ли я одновременно позолотить ее клетку и жаловаться на то, что она не вылетает в открытую дверцу? Не могу. О, Томми, несомненно, твое суждение более веско, чем мое, и поэтому я говорю: С-О-Ж-Г-И Э-Т-О П-И-С-Ь-М-О! Если почувствуешь, что это правильно и так нужно сделать, — сделай![79]

Представь себе, вернувшись из турне, я обнаружил, что мой сын еще больше отдалился от своей матери — и, соответственно, от меня — из-за ее излишней суровости. Конечно, речь не идет о телесных наказаниях, скорее об избытке правил и требований, которые не под силу выносить десятилетнему мальчику.

Конечно, Ноэль все более свободно говорит по-французски, но когда я осмелился предложить отправить мадемуазель Дюпон обратно в Дьепп с хвалебными рекомендациями и merci beaucoup — благодарностью за услуги, оказанные нашему сыну, Флоренс ударилась в слезы. И вот ведь каково женское коварство: не преминула указать мне на мое недавнее отсутствие, ставшее, должен признать, почти постоянным, — и ее стрела попала в цель, — ибо даже когда я не нахожусь на гастролях, то так загружен работой в Лондоне, что зачастую сплю, когда мой сын бодрствует, и наоборот. Ну а когда мы с ним хотим повозиться и подурачиться на ковре, Флоренс начинает жаловаться на поднятую пыль, хотя я так редко имею возможность поиграть с сыном, что едва ли это можно назвать настоящей отцовской лаской. И всякий раз я ухожу в театр под плач Ноэля: «Не уходи, папа, пожалуйста, неужели ты не можешь остаться?!»

Ты понимаешь, Кейн, что ее обвинение вдвойне бесит и огорчает меня, поскольку вполне справедливо.

Увы, семейная жизнь превратилась для меня в замкнутый круг обид, размолвок и извинений. К этому нужно добавить и бремя всего того, что осталось невысказанным. Это воистину высасывает из меня все жизненные соки, и зачастую, Кейн, я завидую и твоему замку Гриба, стоящему на холме, и твоим холостяцким комнатам в городе, где, как ты написал, ты надеешься в скором времени появиться. Я рад услышать эту новость, ибо есть многое, о чем нам лучше поговорить, поскольку в письмах всего не выскажешь. Приезжай, пожалуйста, как только сможешь, хорошо?

А пока расскажи мне, как поживают твои Мэри и Ральф? Ты счастлив, находясь во главе своего дома, теперь, когда твоя исповедь — полагаю, что могу назвать это так, Кейн, не обидев тебя, — состоялась и в Эдинбурге все было исправлено? Возможно ли, что эти тайные шотландские обеты были произнесены два года тому назад?[80]

«Santo Cielo!» — как сказала бы Сперанца.

Кстати, раз уж речь зашла о леди Уайльд, я знаю, что она была бы очень рада видеть тебя на одной из ее бесед. Сможешь быть здесь в субботу на следующей неделе? Если да, возможно, мы втроем отправимся к леди Уайльд — я имею в виду, конечно, твоего американского друга, который сообщил мне о своем приезде и о комнатах, снятых на Бэтти-стрит, приложив к записке и буклет своего патентованного средства от прыщей. Должен сказать, Кейн, мой интерес к этому доктору чрезвычайно вырос, похоже, он совершенно уникален. Надеюсь, этот господин наведается в «Лицеум» довольно скоро.

Позднее

Я оторвался от этого письма, не завершив его, и, скажу тебе, Кейн, не напрасно: я нахожу, что глоток чая весьма улучшил мое настроение. И хотя мое супружеское ложе давно остается холодным, я не могу допустить, чтобы мое сердце охладело к жене подобным же образом. Это было бы нехорошо и непростительно грубо. Поэтому я буду делать все от меня зависящее, чтобы сохранять нашу совместную клетку в доме № 17, не давая облупиться с нее сверкающей позолоте, но что касается позолоты другого сорта, проистекающей изо лжи, то от нее как-нибудь постараюсь избавиться. Но, увы, Кейн, — порой мне кажется клеткой не только дом, но и вся эта жизнь! В заключение признаюсь, что связывал с давно задуманным переездом в этот дом на Чейни-уок надежду на обновление и улучшение, но, наверно, просить о таком четыре стены и крышу — значит требовать от них слишком многого. В этом доме есть то же, что и в остальных, и если моя жена была права, называя наш прежний дом посещаемым привидениями, то она не знала, что настоящим призраком был ее увешанный медалями муж, а вовсе не утопленник, который умер на ее обеденном столе.[81]

Стокер

Дневник Брэма Стокера

16 мая, среда [1888 года]

Театр вчера, с 10 часов утра до 3 часов дня и с 7 часов вечера до 4 часов утра.

Нанята: Лидия — Лавиния? Люция? — нет, Лидия, миссис Лидия Квиббел, овдовевшая тетушка не помню кого и посланная этим невесть кем к Г. И. относительно устройства ее на работу.

— Стокер? — раздался оклик, тот самый, который вызывает холодок у каждого члена труппы.

Я увидел Губернатора, стоявшего за кулисами, рядом с выходом на Б-стрит.[82]

— Что случилось, Генри?

— Нет, ничего, совсем ничего.

Что-то, конечно, случилось, и не нужно быть слишком прозорливым, чтобы понять: это имело отношение к старой женщине, стоявшей рядом с Генри.

— Стокер, — говорит он, — позволь мне представить тебе миссис…

Он так не смог вспомнить ее имя, леди назвала его сама.

— Квиббел, сэр. Миссис Лидия Квиббел. Здравствуйте, сэр.

Генри продолжил:

— Это матушка…

— Тетушка, сэр.

— Да, да, тетушка мистера… Хм. Ты ведь хорошо знаешь этого человека, Стокер, верно?

Это сопровождалось лукавым выгибанием брови.

— Знаю, конечно, знаю, — сказал я, поддержав ложь Генри. — Прекрасный малый,

Вы читаете Досье Дракулы
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×