Досье Дракулы

Проследить.)

Прошлым вечером Тамблти занял ложу Губернатора вместе со своими собаками, сидевшими буквально у его ног, а после спектакля рассыпался в комплиментах. За ужином я усадил его между Э. Т. и Дамала, и за это Эллен не скоро меня простит. Она, обычно такая раскованная, была напряжена и весь вечер теребила свою салфетку. Сначала я подумал, что это, возможно, из-за присутствия мисс Бернар, но нет, оказалось, из-за Тамблти. Кроме того, мисс Б., похоже, отнеслась к нему с пренебрежением и едва удостоила пары слов. Тамблти вроде бы и не заметил этого, или ему было все равно. Я же сидел, наблюдая за похожим на покойника Дамала. Бедняга. Опиум, что ли? Или он просто потускнел, оттого что божественная Сара выпила весь его свет? Так или иначе, его бледность, нет, его полупрозрачность обращала на себя внимание, и ее следует отметить особо.

Телеграфировать или написать Кейну. Обязательно проследить за сценой с Бассанио, пока не прослышал Г. И.

Письмо Брэм Стокер — Холлу Кейну[91]

Четверг, 17 мая 1888 года

Кейн, мой невразумительно пишущий друг!

Это тебе за твою недавнюю короткую записку, слишком короткую, если только моя телеграмма с вопросом: «Что представляет собой этот Тамблти?» — была доставлена по адресу.

Тебе нет нужды благодарить меня за то, что я встретил твоего американского друга, поскольку любой друг Т. Г. X. К… и так далее, но, Кейн, пожалуйста, сообщи, что тебе известно об этом человеке. Уж слишком он необычен.

Поскольку Тамблти уже дважды посмотрел нашего «Венецианского купца» и ему явно нравится наш маленький «Лицеум», я прошу тебя ответить на вопросы, которые не могу задать новому знакомому. Ты ведь не выдашь меня, Кейн? Эта мысль представляется мне абсурдной, но, если я должен ввести твоего доктора Тамблти в высшее лондонское общество, чувствую, что мне следует знать об этом человеке больше. И поспеши, пожалуйста, ибо он, прослышав о субботних приемах леди Уайльд, проникся желанием через два дня сопроводить меня на Парк-стрит.[92] Поделись со мной сведениями об этом типе — кто, что, где, когда и почему, — чтобы я мог более внятно ответить на многочисленные вопросы Сперанцы. Конечно, гораздо лучше было бы, если бы ты мог стряхнуть со своего хвоста мытарей и приехать в город сам вместо письма. Но, я чувствую, такое решение в настоящее время исключено, поэтому пришли мне историю этого человека.

Извини за мою настойчивость в отношении этого американца.

Остаюсь твоим преданным и верным другом.

Стокер

P. S. Дела с «Макбетом» идут гладко. Генри склоняется к тому, чтобы на пробу свозить большую часть из нас в Эдинбург. Если сможешь присоединиться к нам, сообщи подходящие даты: я буду планировать экскурсию, учитывая их. Очень забавно было бы вернуться туда: ведь у нас много общих дорогих воспоминаний об этом городе — у Генри, у меня, у тебя и, конечно, у твоей юной Мэри.[93]

Дополнение к «Досье»[94]

После смерти Данте Габриэля Россетти в апреле 1882 года Томас Генри Холл Кейн выехал из Тюдор- хауса и снял комнаты в «Клементс-инн», в доме № 18, где поселился с неким Эриком Робертсоном, который тогда, как и сейчас, был мне неизвестен. Кейн уже заключил договор на свои «Воспоминания о Россетти», а антология сонетов уже готовилась к печати. Кроме того, была достигнута договоренность о том, что он, оставаясь в Лондоне, будет поставлять информацию для ливерпульского «Меркурия», причем не только для литературного и театрального, но и для криминального раздела. Кейн, нередко проводивший целые дни в судах, а ночи в Ист-Энде, действительно приобрел обширные познания о темных сторонах жизни Лондона.

Кейн взял на себя и некрологи «Меркурия». Раньше газеты с большим опозданием реагировали на кончину, особенно скоропостижную, известных людей. Кейн существенно усовершенствовал этот процесс, начав писать некрологи, посвященные знаменитостям, пока они еще были живы, и откладывая про запас, чтобы использовать, когда свершится неизбежное. Именно поэтому многие из лондонских светил всячески стремились привлечь внимание Кейна, искали встреч с ним, как в общественных местах, так и на частных приемах, где за пивом, виски или портвейном занимались самовосхвалением, надеясь, что это со временем попадет в их некрологи, так называемые «колонки Кейна». Получалось, что Холлу Кейну служила даже сама смерть.

В это время мы с Кейном виделись все реже. Правда, мы уже не были соседями, но Кейн стал немного… скрытным. Долгое время я не мог понять причину, задаваясь вопросом, не провинился ли я в чем-нибудь перед ним как друг. Теперь, однако, подлинные причины, без знания которых создание настоящего «Досье» было бы невозможно, мне известны и с разрешения Кейна будут изложены ниже.

За неимением слуг Холл Кейн и вышеупомянутый мистер Робертсон посылали за едой в кофейню на Клэр-Маркет — обычная практика для неженатых горожан. Широкое распространение получила также некая фамильярность, которую можно даже назвать флиртом.[95] Речь здесь идет об отношениях, сложившихся между Кейном, Робертсоном и девушками, которые регулярно приносили им еду. Надо заметить, что одной из этих особ, Мэри Чандлер, было всего тринадцать лет.

Хотя Кейн говорил мне, что его поведение по отношению к мисс Чандлер безупречно, тем не менее крупные неприятности не замедлили последовать. Отчим девушки, явно желая избавиться от лишнего рта, обвинил Кейна в поведении, выходящем за рамки благопристойности. Звучали или, по крайней мере, подразумевались такие слова, как «грехопадение» и «шантаж». В это время «Пэлл-Мэлл газетт» как раз начала кампанию «обязательств перед девушками», направленную против торговли «живым товаром», и Кейн никак не мог позволить себе оказаться запятнанным подобными подозрениями. Зная положение дел, обвинитель настаивал на денежном штрафе. Вполне вероятно, что мистер Робертсон выехал из комнат в «Клементс-инн», чтобы освободить место для Мэри Чандлер. Очевидно, при таких обстоятельствах Кейну пришлось взять на себя ответственность за этого ребенка, и, по-видимому, у него было два выхода: удочерение или брак. Поскольку первый представлялся слишком публичным, а последний — слишком личным,[96] Кейн нашел третий вариант.

Он определил Мэри в школу в Севеноксе, в некотором удалении от города, тем самым купив себе время, за которое можно принять решение. Что делать? На горе или радость (о болезни и здоровье речь пока не шла), Кейн взял Мэри под свое покровительство, ибо слишком хорошо знал, что с ней будет, если предоставить ей самой бороться за выживание на лондонских улицах.

Так-то оно так, но только Мэри вызывала у Кейна… восхищение, которое, как стало ясно через некоторое время, не осталось без ответа. Другой мужчина на месте Кейна мог бы проникнуться к ней и более сильными чувствами. Мэри, когда я наконец увидел ее после года пребывания в Севеноксе, была настоящей красавицей с матово-бледной кожей, голубыми глазами и волосами медового оттенка. Она была крохотная, как куколка, под стать миниатюрному Кейну. Со временем Мэри вновь поселилась в «Клементс-инн», и тем немногим, кто видел ее там, говорили, будто ей семнадцать, и брали с них слово сохранять тайну. Я был одним из них.

Однажды позднее, во время застолья, Кейн сказал мне, что Мэри очень многое приобрела от учебы в Севеноксе, где главным предметом было ведение домашнего хозяйства. Но о браке Кейн не заикался ни при