вечерним - хорошо известно. «Взгляд», «До и после полуночи». Почему две передачи в одном формате - это тоже интересно. Идею предложила молодежная редакция, которую возглавлял Эдуард Сагалаев. А Ольвар Какучая из главной редакции информационных программ эту идею у них украл и, пока они готовили «Взгляд», запустил «До и после». Молчанова я забрал из АПН - он давно хотел работать на телевидении, но его не брали, потому что его сестра Анна Дмитриева уже работала спортивным комментатором, а у нас управление кадров боролось с семейственностью. Тогда я сказал начальнику управления кадров - а почему ваша жена работает в вашем управлении? Это не семейственность? И он завизировал приказ по Молчанову.
«Взгляд» появился через полгода - изначально предполагалось пять эфиров в неделю, но не хватило технических мощностей. Впрочем, и еженедельный формат тоже произвел должный эффект - «голоса» проиграли телевидению всухую.
- Мы называли этот процесс «радиофикацией телевидения». Была установка, что все общественно- политическое вещание должно идти в прямом эфире. К концу 1987 года вживую выходило 75 процентов программ. А это уже бесцензурная работа, потому что как проследить за содержанием, если оно сразу уходит в эфир? Конечно, случались и накладки - на одном из телемостов, например, какая-то девушка из ФРГ произнесла страстный монолог с требованием разрушить Берлинскую стену. Познер заслушался и не нашелся с ответом, тем более что передача на этом монологе заканчивалась. Был ужасный скандал, Хонеккер ноту протеста прислал, меня вызывали на Политбюро, и я был уверен, что все, конец прямому эфиру. Но Горбачев сказал: «Леонид, не крути хвостом. Прямой эфир надо беречь, просто к нему нужно лучше готовиться». И это подвигло нас к новым реформам: провели, например, серию встреч в концертной студии - с писателями, журналистами, педагогами. Прямой эфир, честный разговор. Я за этот цикл вместе с коллективом получил Госпремию СССР.
V.
Заслуги Михаила Горбачева в раскрепощении советского телевидения и в самом деле трудно переоценить. Во всех конфликтных ситуациях генеральный секретарь был на стороне телевизионщиков. Когда после очередного эфира ток-шоу «Двенадцатый этаж» ректор Ростовского университета Юрий Жданов написал в ЦК письмо с требованием немедленно закрыть эту антисоветскую передачу, вопрос был вынесен на заседание Политбюро, и Горбачев поддержал предложение Кравченко - сделать еще один выпуск «этажа» с тольяттинскими школьниками, «а там посмотрим». Школьники оказались еще большими антисоветчиками, чем герои прошлых программ, но Горбачев сказал: «Это наша молодежь, мы же ее не из США завозили», - и передача продолжила выходить.
Считать генсека идеалистом, сражающимся за свободу вопреки всему, впрочем, тоже не стоит - бесцензурное телевидение было его надежным соратником в борьбе внутри Политбюро. Вот, например, характерный случай:
- 1985 год, стучится ко мне секретарша: посмотрите в окно. Я смотрю. Вся площадка перед телецентром забита грузовиками с овощами. Забастовка какая-то. Вышел, спрашиваю - что происходит? Водители мне отвечают: «Не можем разгрузиться, на складах взятки требуют». Ну что, делаем сюжет в программу «Время». Часа через два звонит мне Гришин, первый секретарь московского горкома. Говорит: «Давайте так, мы их разгрузим (а их действительно уже начали разгружать), а вы ничего не показываете». Я сказал: «Хорошо», но сюжет все равно вышел, я не боялся Гришина, потому что знал, что Горбачев собрался его менять, и наш репортаж ему в этом смысле на руку.
Так же было с программой «Проблемы - Поиски - Решения» - уникальным по тем временам ток-шоу в прямом эфире со звонками зрителей в студию.
- Подорожали однажды три сорта хлеба на две-три копейки. Скандал на всю страну - хлеб дорожает. Нужно разъяснять. Позвали в студию министра хлебозаготовок Золотухина, а он совсем говорить не умеет. Горбачев звонит, ругается: «Кто этого дурака в эфир пустил?» А я отвечаю: «Лучше скажите, кто его пустил в правительство». «Твоя правда», - сказал Горбачев, и Золотухин через два дня ушел на пенсию. Горбачев любил такие вещи, часто цитировал Петра насчет того, «чтоб дурь каждого была видна», но когда мы начали показывать прямые репортажи с заседаний Совмина, - а дури там было достаточно! - их очень быстро свернули, потому что к тому времени большинство министров были выдвиженцами Горбачева, и позорить их было не кстати.
VI.
Тогдашнее телевидение - это не только политика. Сенсацией стало появление на втором канале в программе «Время» (ее тогда транслировали по всем каналам одновременно) сурдопереводчиков.
- Это была моя идея - я знал, что в стране 16 с половиной миллионов таких людей, и они, по сути, были оторваны от телевидения. Пообщались с их организацией, они нам бесплатно своих девчат предоставили - и это действительно была революция. Сотни тысяч благодарностей мы получили. Или, например, главная редакция народного творчества. Вы, может быть, спросите, какая может быть перестройка в народном творчестве? А я отвечу - «Играй, гармонь!» На пустом месте создали настоящую народную программу, после первого сезона в стране открылось пять новых фабрик по производству гармоней, потому что оказалось, что есть потребность в этом товаре. Были очень трогательные моменты. Помню гармониста, который дошел до Берлина со своей гармошкой, говорил: «Я был ранен четыре раза, а она шесть». Тут расплакаться можно.
VII.
Двухлетняя пауза в телевизионной карьере Кравченко - это как пропущенная серия в остросюжетном сериале. В 1990 году, когда Леонид Петрович вернулся из ТАСС в Останкино, телевидение и страна были уже совсем другими - власть, которая еще вчера была единственным европейцем, прививающим подданным новое мышление, теперь плелась в хвосте неконтролируемых перемен. Первое интервью Кравченко в должности главы Гостелерадио СССР называлось «Я пришел выполнить волю президента». Телевизионщики острили: «Лучше бы пришел дать нам волю».
- Это были не пустые слова, я действительно пришел как личный посланник Горбачева. К тому времени журналистское сообщество уже разделилось на кланы, происходило постоянное переманивание, перекупка, шла ожесточенная борьба за власть между Горбачевым и теми, кто шел к власти с Ельциным, и в этой обстановке моя должность была ключевой - все понимали, что с помощью телевидения можно любое правительство в отставку отправить.
Вероятно, поэтому в тот момент у Кравченко была самая высокая после президентской зарплата на госслужбе - 1650 рублей в месяц (у президента - 1700, у премьера - 1500).
И поэтому же (не из-за зарплаты, а из-за «воли президента») его очень не любила либеральная общественность. В 1991 году, когда сын Антон поступал на журфак МГУ, его, как говорит Кравченко, за фамилию чуть не зарубили на экзаменах - спасло только вмешательство декана Засурского. А для работы на «Эхе Москвы» Кравченко-младшему пришлось брать псевдоним, он и сейчас под ним работает - Антон Орехъ.
VIII.
