Последняя стража

Волоколамск?). И брата у Вани никакого не было. Враньем было и то, что его мать умерла — только вчера Ваня сказал ему, Хаймеку, что она жива — еще жива — и лежит в одном из тифозных бараков среди таких же, как она, никому не нужных беженцев. Правда, с тех пор прошел уже целый день.

Ваня стоял и смотрел на узбека. Было очень жарко. О чем думал Ваня? О чем думал узбек? Хаймек не думал ни о чем — смотрел на лепешку, которая лежала рядом с узбеком, и ни о чем не думал.

Ваня полез за пазуху и вынул оттуда большую серебряную медаль на засаленной ленточке. Потер о штанину и протянул узбеку.

— Вот, — сказал он, — это медаль отца.

Узбек осторожно принял медаль на жесткую ладонь и несколько мгновений держал так, словно оценивая на вес. Потом достал откуда-то круглые очки, надел их и начал по буквам разбирать выбитую на медали надпись.

— «За отвагу», — получилось у него.

И он снова посмотрел на Ваню, моргая. Губы его продолжали шевелиться. Потом протянул медаль обратно.

— Герой, — сказал он наконец. — Твой отец — герой. Бери. Лепешку. Всю. Я тебе изюм дам. Бери.

Ваню не нужно было просить дважды. Он схватил лепешку, зажал в руке горсть изюма и, набирая ходу, двинулся прочь, но старый узбек громко окликнул его:

— Медаль, — коротко сказал он, возвращая Ване его драгоценность.

— Спасибо, дедушка бабай, — непривычно вежливо поблагодарил старика Ваня и, еле сдерживая желание помчаться прочь, пошел туда, где уже с нетерпением ждал его Хаймек, потрясенный всем виденным. А узбек еще долго сидел в тени своего огромного мешка, и губы его время от времени повторяли:

— «За отвагу»… «За отвагу»…

Через несколько минут друзья уже нашли тихий уголок, где без помех можно было поделить Ванину добычу. Сначала они только жевали в полном молчании. Чуть позже, дожевывая последний кусок лепешки, Хаймек спросил приятеля:

— Ваня, а Ваня!

— М-м-м, — промычал Ваня. — М-м-м.

— А ты… не боишься?

Ваня подавился.

— Кх-кхт-кхх… Кого?

— Бога, — сказал Хаймек.

Ваня посмотрел на Хаймека, как на сумасшедшего.

— С чего… с чего бы мне его бояться?

Хаймек попробовал объяснить:

— Ну, понимаешь… Ты же все время врешь…

Вот уж когда Ваня удивился по-настоящему.

— Я вру? Да я … вообще не вру. Вообще. Понял!

— Ну… это… Ваня… ты говорил про отца… про медаль… а мне ты говорил, что он просто умер в больнице от болезни.

— Ну и что?

Теперь уже Хаймек растерялся.

— Как это — ну и что?

Теперь Ваня смотрел на ошеломленного Хаймека так, как умудренные опытом жизни взрослые смотрят на что-то лепечущего малыша.

— Хаймек, — сказал Ваня, — ну, почему ты такой?

— Какой?

— Ну… тупой, что ли. Ты будто с неба свалился. Полный дурак.

— А почему я дурак, Ваня?

— Не знаю, — честно признался Ваня. — Должно быть, таким родился.

— А все равно, — обреченно сказал Хаймек, — врать нехорошо.

Ваня лежал на спине и смотрел в небо. Было хорошо после съеденной лепешки. А еще было жарко и хотелось спать. И совсем не хотелось спорить. Ну как объяснить этому еврейскому пацану то, что он, Ваня, знает едва ли не с пеленок. Жалко дурачка Хаймека. Если он не поймет, как надо жить, — непременно загнется и пропадет. Или шпана забьет, или менты в колонию устроят.

Ему очень нравился Хаймек. Надо было его спасать.

— Слушай, — сказал Ваня серьезно. — Слушай, что я тебе скажу. Сейчас идет война. Так?

— Так, — сказал Хаймек.

— А раз идет война, то все мужчины должны быть героями. Так?

— Так, — сказал Хаймек. — Но…

— Заткнись и слушай. Однажды было дело… ну, неважно когда. Я в то время просто с голода подыхал. И попросил у какого-то типа кусочек арбуза. Просто кусочек. Ты думаешь, он дал? Он сказал мне: «Арбуза? А по шее не хочешь?» Тут я ему говорю чистую правду, что, мол, один на белом свете… что отец умер… А этот тип жрет арбуз и сквозь зубы цедит: «Умер? Что значит „умер“? На фронте убили?» Я в ту пору был такой же честный… дурак… вроде тебя. И говорю этому типу: «Не на фронте, а в больнице». Ты не поверишь, Хаймек. Эта сволочь… не пожалела даже… просто завопил, будто его собака укусила. И стал поносить моего отца, который умер, ты понимаешь? Сидит, рожа толстая, по губам арбузный сок течет, а сам вопит: «Все мужики на фронте кровь проливают, жизнь отдают за родину, а твой пахан в больнице загибается. Да он у тебя симулянт. Да он у тебя дезертир и трус». Ну, не сволочь? Мне бы плюнуть. Но я не мог, понимаешь. Мой батя ведь умер… Ну, я и запустил в этого гада кирпичом.

— Но ты в него… не попал? — потрясенно спросил Хаймек.

— Неважно, — уклончиво сказал Ваня. — У тебя отец тоже, ты говорил, умер в больнице?

— Да, — не вдаваясь в подробности, сказал Хаймек.

— Тогда мотай на ус, — посоветовал Ваня. — А не то пеняй на себя.

Из Ваниного рассказа Хаймек понял только суть. «Какой же он трудный, этот русский язык, — подумал он. — Но я его выучу. Обязательно. Клянусь».

17.

Вскоре Ваня ушел по своим делам. А Хаймек, оставшись один, лежал на траве и думал: почему же он дружит с Ваней? С Ваней, который крадет и врет. Почему?

Он думал так и думал этак. А потом придумал.

А почему бы ему с Ваней не дружить? Да. Ваня ворует, врет и обманывает. Ну и что? Так это же Ваня, а не он, Хаймек. И если Ваня делится с ним, Хаймеком, своей добычей, так на то он ему и друг. И он, Хаймек, окажись он на месте Вани, разве не поступил бы точно так же? Поступил бы… А коли так — почему же ему отказываться от того, что всегда предлагает ему друг? Тем более что каждый раз часть того, что получает от Вани мальчик, он несет домой, маме. Да, часто в ее взгляде он читает вопрос. Но он не обязан объяснять ей, откуда берется вся эта еда. Иначе мама может вообще отказаться от пищи, и тогда в воздухе зазвучит слышанное Хаймеком уже не раз: «Потерпи немного, сынок. Вот когда я умру, тебя обязательно заберут в детский дом и тебе не нужно будет больше бродяжничать по рынку».

Бедная мама… Сейчас она в силах только выпить кружку кипятка. И даже это дается ей с трудом, каждый глоток. Хлеб, что иногда приносит Хаймек, ей уже не разжевать. Те огрызки и объедки, что он подбирает у канавы, тоже. Единственное, что она могла бы сейчас съесть, — это какое-нибудь пюре. Из овощей. Хаймек мог бы и сам приготовить такую своего рода овощную кашу. Если мелко-мелко нарезать различные овощи, все равно какие, и очень долго их варить, а потом все размять толкушкой — это и будет пюре. Но где ж набрать столько овощей? Ведь сейчас — сезон арбузов, а у мамы — дизентерия. Кровавый понос. И, как на грех, повсюду валяются арбузные корки, и многие — с мякотью. В этом году невиданный урожай арбузов. А если отойти от города на два-три километра, на любой бахче узбек без колебаний даст