один бородатый гость. «Деньги меняют!» — сообщил он тоном, выдававшим живой интерес к мирским благам. — «Только два дня! Полтинники и сторублевки! Не больше пятисот рублей на нос!»
В завязавшейся беседе послушников и паломников — где в Козельске ближайшая сберкасса, стоит ли, не дожидаясь рассвета, метнуться в Москву, чтоб вытащить деньги из-под матраса — я был лицом незаинтересованным: у меня не было ни денег под матрасом, ни денег на сберкнижке, ни сберкнижки как таковой. Купюр достоинством 50 и 100 рублей не было тоже. Была только твердая вера в то, что деньги — это некая константа: их может быть мало, но каждый месяц их запас пополняется, на эту сумму можно купить неизменное количество банок тушенки и бутылок водки, куда деньги положишь — оттуда и возьмешь, и так будет всегда. Доставать, добывать, бегать по городу в поисках — эти глаголы применимы к колбасе или югославским сапогам, это они могут временно закончиться или полностью пропасть — но деньги так или иначе будут; не сегодня, так завтра. И если деньги уже есть — они не могут исчезнуть, раствориться без следа.
Оказалось, могут.
Деньги начали исчезать еще до гайдаровской реформы — одновременно с этим обнаружился новый способ их получения: бизнес. К тому времени слово было в ходу уже года два, но все еще считалось привилегией особого сорта людей. Тех, которым всегда мало. Эти странные люди создают непонятные молодежные центры при райкомах комсомола и перегоняют из города в город фуру консервов в обмен на фуру холодильников, или продают джинсы-варенки на Рижском рынке, или размещают (хотя слова «размещают» тогда еще не было) рекламу какого-то таинственного «Менатепа» на первой программе ЦТ. Все эти занятия хотя и разрешены официально, но очевидно предосудительны, и всех этих людей хотелось бы урезонить цитатой из древнего сочинения, которое журнал «В мире книг» публикует в новом переводе Аверинцева: не собирайте сокровищ там, где воры подкапывают и крадут, ну и далее по тексту. К началу 91-го бизнес из кастовой привилегии превратился в дело каждого. Термин этот тогда трактовался расширительно — гордая фраза «зато у него свое дело» употреблялась по отношению как к хозяевам «Менатепа», так и к людям, торговавшим с земли ботинками в Лужниках. Понятия о норме прибыли также были расплывчаты — бабушки у метро «Университет» предлагали банку майонеза за десять, «но если будешь брать — отдам за пять». Многие мои однокурсники, даром что факультет был философским, то есть далеким от мирской суеты, также обнаружили в себе предпринимательскую жилку: жилка, как правило, подталкивала их к продаже водки из-под полы в общежитии на Вернадского: впрочем, оптовый запас часто пропивался торговцами еще до начала розничных продаж.
Я, в пику планово-убыточным водочным гешефтам, решил заняться высокотехнологичным бизнесом. Случайно встреченные знакомые рассказали, что у них есть доступ к некоей коммерческой компьютерной сети, где сводятся вместе заявки на покупку и продажу всякой всячины — минеральных удобрений, станков с ЧПУ, сахара-сырца — и поскольку в ночи монитор не занят, я могу попробовать себя в роли маклера. Биржевая площадка находилась в съемной однокомнатной квартире в Коньково: на черном мониторе бежали по вертикали корявые желтые буквы, я пристально всматривался в предложения купить 10 мешков овса или продать 3 вагона цемента, и не мог взять в толк: при чем тут я? По идее, продавцы овса и покупатели цемента должны сами находить друг друга в этой ленте новостей, функцию посредника здесь успешно выполняет электронный мозг, — думал я и шел на кухню пить купленный у метро «Амаретто»: в конце концов, пустая квартира в Коньково с уютно гудящим системным блоком имела очевидные преимущества перед комнатой в общежитии, где змея водочного бизнеса продолжала кусать себя за хвост. Иногда на огонек заходил хозяин монитора — интеллигентный человек в больших очках и лиловом пуховике, большой любитель Талькова. Прослушивание композиций певца-патриота происходило в этих стенах регулярно: с тех пор я могу наизусть с любого места исполнить песню «Господа демократы» или «Если б я был кремлевской стеною» — при том что ни одной сделки, будь то с овсом или станками ЧПУ, мне зафиксировать не удалось. В конце концов, хозяева переключились на еще более технологичное ноу-хау — продажу плоских пластиковых электрообогревателей, которыми можно обшивать холодные дачные стены, и монитор был выкинут за ненадобностью, а вместе с ним и я.
Однокурсники, занимавшиеся турфирмой, уже гоняли грузовые рейсы в Китай. Однокурсники, занимавшиеся водкой, переключились на обмен валюты. Абстрактная реклама «Менатепа» или «Микродина» сменилась ролевыми играми, раскрывавшими новые грани бизнеса: оказывается, делать деньги можно, ничего не делая. Мы сидим, а денежки идут. Куплю жене сапоги. Ну, вот мы и в «Хопре». Я понял: будущее за медийным бизнесом. База медийной компании, куда я попал по чистой случайности, находилась в съемной двухкомнатной квартире в Тушино. Там выпускалась рекламная газета, у которой был единственный рекламодатель (он же инвестор и акционер) — компания, торговавшая бытовой техникой. В попытках соблазнить читателей недорогими пластиковыми чайниками, газету пытались насытить ярким запоминающимся контентом — мне, например, был заказан репортаж о «Лавке смешных ужасов», где продавались конфеты с запахом говна и сувенир «Зубы тещи» в виде громко клацающей механической челюсти, — кажется, именно в этом помещении на Большой Никитской сейчас находится Лавка студии Артемия Лебедева, что еще раз наводит на мысль об иллюзорности всех перемен.
Тем не менее, бизнес шел по нарастающей: появились новые клиенты, завязалась история с рекламой в метро, как-то незаметно выросло полноценное рекламное агентство, мне было поручено заниматься пиаром в прессе. Эта тонкая сфера интересовала единственного клиента и с единственной целью — акционерное общество «Гермес Финанс» пыталось убедить все еще сомневающихся сограждан в том, как просто делать деньги из ничего. У АО было несколько козырей — во-первых, слово «гермес», вызывавшее ассоциации со знакомым еще по перестроечным «Огонькам» тюменским биржевиком Неверовым (в то время людей, которых воспевал перестроечный «Огонек», по инерции уважали). Во- вторых, пластиковые акции, которые полагалось обналичивать через банкомат — этот агрегат был еще в диковину, и фирменный, почти голливудский способ получения дивидендов внушал согражданам уверенность: уж здесь-то не нае... ут.
Мои функции в сфере пиар-обслуживания были просты: я развозил по редакциям конверты с деньгами. Гермесовское начальство решило не жалеть патронов: от каждого уважаемого печатного органа требовалось три публикации подряд, за каждую журналисту платили по утвержденной таксе. Если честный труженик пера отправлял горе-пиарщика в рекламный отдел — «Гермес» оплачивал рекламные площади, а сверх того все равно выдавал журналисту конверт. Отказались от конвертов лишь в двух редакциях — то были «Московские новости» и «Сегодня»; к сожалению, честность не помогла выжить в новой реальности ни тем, ни другим. Впрочем, тех, кто брал конверты, я тоже не осуждаю — то были святые люди, еще из советских редакций; возможно, им просто казалось, что теперь деньги, которые недавно обрели свойство исчезать, будут зарабатываться именно таким образом. Впоследствии мне объясняли, что единственным идиотом в этой истории был я: нормальный пиарщик выудил бы из конвертов как минимум половину, а еще лучше присвоил бы все — и развел бы журналистов на интерес, поскольку журналисты, что тогда, что сейчас, все же не до конца верят, что деньги должны зарабатываться именно так.
Через несколько месяцев руководители «Гермес-Финанса» скрылись от правосудия в Праге. В рекламных блоках на ТВ появились стиральные порошки и зубная паста. Мои однокурсники покупали аэропорт «Домодедово», придумывали страховые схемы, позволяющие уйти от налогов, приобретали хлебокомбинаты, налаживали фармацевтическое производство в Китае. Каждому в конце концов воздалось по вере его: если процесс исчезновения денег в никуда знаком всякому, то чудо их появления из ниоткуда — лишь тем, кто настроил свое сознание на нужную волну, превратил его в экселевскую таблицу, где непрерывно ведется учет дебета-кредита; чтобы обладать деньгами, нужно их доставать, добывать, рыскать по городу в поисках.
Недавно мне рассказали про знакомого, который в 99-м, на самом дне предыдущего кризиса, купил на приличную сумму акций «Сбербанка»; с тех пор они подорожали в 250 раз, надеюсь, знакомый успел выйти в кэш. Но что толку завидовать, если в 99-м он думал об акциях «Сбербанка» — а я в лучшем случае о новой пластинке «Мумий Тролля»?
Вразнос
Моя торговля
