У меня в жизни был один интересный период. В этот период мой стандартный рабочий день выглядел так. Я вставал часов в пять утра, брал две большие пустые сумки — черную спортивную, через плечо, и красно-синюю «челночную», с ручками, ехал на чайный склад, расположенный у метро «Сухаревская», там наполнял свои сумки картонными пачками и жестяными банками с чаем и ехал этот чай продавать. Торговля обычно производилась мной в отдаленных подмосковных городах и городках (ближнее Подмосковье, не говоря уже о Москве, было оккупировано торговцами, пришедшими в этот бизнес раньше). Процесс заключался в методичном обходе тамошних контор и редких уцелевших предприятий (дело было в середине 90-х) и озвучивании коммерческого предложения. Здравствуйте, чай цейлонский, индийский, китайский, черный, зеленый, очень хороший чай, в магазинах такой не продается, элитные сорта, недорого. Примерно каждое третье предложение встречало благосклонную реакцию — чай, какой у вас чай, ну-ка, давайте, вот тут ставьте, вот тут на столе, это что, зеленый, почем он у вас, и так далее, и обычно эти «презентации» заканчивались некоторым количеством продаж. Потом я возвращался в Москву, сдавал на складе нераспроданный товар (довольно часто возвращать было нечего), отчитывался по накладной и привозил домой примерно сто двадцать — сто пятьдесят тогдашних тысяч тогдашних рублей. Это было примерно двадцать пять — тридцать тогдашних долларов.
Стоит ли говорить, что раньше мне и в кошмарном сне не могло присниться, что я буду бродячим торговцем-офеней, мешочником, впаривателем товара населению. А вот, поди ж ты, пришлось. Сработало правило не зарекаться от сумы — в данном случае не от нищенской сумы, а от спортивной черной сумки, наполненной пачками чая, правда, обе эти сумы — дальние родственницы. Все было очень банально: информационное агентство, в котором я работал, закрылось, поиски работы затянулись, в семье стало элементарно нечего есть, здравствуй, сума, зря я от тебя зарекался.
Будем называть вещи своими именами: профессия бродячего торговца — ужасная, жалкая, презираемая, ничтожная. На ней лежит несмываемая черная печать глубочайшего неудачничества. Кроме того, она очень тяжелая — и физически, и, так сказать, психически. Если человек хочет понять, что такое быть гонимым, ему надо денек-другой поторговать чем-нибудь вразнос. Гонимым не в возвышенном, а в самом прямом смысле слова — человеком, которого отовсюду гонят. Даже самый успешный офеня (а я как раз был офеней довольно успешным) постоянно слышит — нет, нет, нет, нам не нужно, нет, не хотим, нет, нельзя, нам не интересно, у нас уже есть, спасибо, не надо, идите, идите, идите, идите, идите. В общем, ужас. Не ужас-ужас-ужас, конечно, а просто такой обычный, каждодневный, монотонный ужас.
И вот как-то так получилось, что я очень полюбил эту дурацкую работу. Оказалось, что в ней есть немало плюсов. По крайней мере, в моем случае они были.
Начну с самого простого и очевидного. Торговля вразнос — это способ заработать прожиточный минимум здесь и сейчас. Мы уже давно забыли дивное словосочетание из 90-х — «живые деньги». А тогда оно было очень актуально. Потому что было очень много денег мертвых. Имеются в виду всякого рода тогдашние неплатежи (еще одно чудное словцо), прежде всего, задерживаемые, иногда на целые годы, зарплаты. Это очень разные ощущения — безнадежно ждать, что, может быть, когда-нибудь начальство выплатит хотя бы часть зарплаты, в декабре грезить о половине зарплаты за июнь, — и знать, что сегодня, завтра и в любой день ты можешь взвалить на плечо свою черную суму и вернуться вечером с «живыми деньгами». Это дорогого стоит.
Но полюбил я эту работу не из-за денег — за деньги ведь не любят, по крайней мере, по-настоящему. Самый, пожалуй, кайфовый момент во всем этом — очень специфический спортивно-охотничий азарт, который охватывал меня каждый раз, когда я выходил из электрички или из автобуса в очередном подмосковном городке. Этот азарт возник, конечно, не сразу, а тогда, когда я понял, что торговать я умею, что у меня получается и что если сегодня торговля пойдет плохо, то завтра я обязательно наверстаю упущенное. Это было действительно похоже на спорт. У меня были удачные и неудачные города. Когда я ехал в удачный город (Талдом, Шатуру или, например, Егорьевск), я прикидывал, смогу ли я побить рекорд предыдущей поездки. В неудачные города (Коломну, Чехов, Ногинск) я тоже ехал в настроении игрока — интересно, опять ни фига не выйдет или на сей раз прорвет? Неудачи только подхлестывали этот азарт. А уж если начинало, как некоторые выражаются, «переть», когда побывал всего в четырех конторах и нет еще полудня, а сумки уже пустые и купюры не умещаются в кошельке, — это просто кайф, настоящий кайф, какая-то даже эйфория наступала, и, повторюсь, не из-за заработанных денег (хотя и из-за них тоже), а от ощущения победы, блистательного решения трудной задачи.
Большой отрадой были путешествия. Я объездил все Подмосковье вдоль и поперек. Я бесчисленное количество раз ездил по всем радиальным направлениям Московского железнодорожного узла и по всем автомобильным дорогам, разбегающимся из Москвы. Если я в дороге засыпал, то, проснувшись и посмотрев в окно, моментально определял, где мы едем и скоро ли до пункта назначения. Как ни странно, многократные поездки по одним и тем же маршрутам не делали эти маршруты менее интересными — даже не знаю, почему так было. У меня сложилась устойчивая сеть маршрутов, но иногда я просто так, ради развлечения, ехал куда-нибудь, где еще не был, в какой-нибудь заведомо бесперспективный в плане торговли «медвежий угол» типа Лотошино или Луховиц, просто так, ради новой поездки. И предположения о бесперспективности подтверждались далеко не всегда — приехав в первый раз в далекое Лотошино, крошечный сонный поселок в ста шестидесяти километрах от Москвы, я продал сотрудникам тамошней администрации весь свой запас чая.
В определенный момент я поймал себя на мысли, что я, пожалуй, люблю своих клиентов. Люблю — это, конечно, громко сказано, но мысль о предстоящей встрече с кем-то из моих постоянных покупателей была приятна. Я и сейчас некоторых из них помню. Улыбчивые женщины из Фонда обязательного медицинского страхования в Талдоме. Улыбчивые женщины из егорьевского Пенсионного фонда. Торговка на рынке в Орехово-Зуево. Добродушный толстый талдомский риелтор, который однажды купил у меня чая сразу долларов на сто. Деловые дядьки из дедовской таможни. Улыбчивые женщины из солнечногорской налоговой инспекции. Они радовались моим приездам, делали предварительные заказы, заранее откладывали деньги. Мне было приятно обмениваться с ними ничего не значащими, но доброжелательными репликами. Хорошо было.
Конечно, огромным плюсом была свобода. Хочешь — работаешь, не хочешь — не работаешь. Куда хочешь, туда и едешь. Хочешь — вскакиваешь в пять утра, хочешь — спишь до десяти, причем, во втором случае шансы на успех оставались. Никто над душой не стоит, никто не командует, голод — твой единственный начальник.
Наконец, я имел дело с прекрасным товаром. С аккуратными, красивыми, яркими пачками чая. С пузатыми жестяными банками чая, драконы и слоны на боках. С чудесным чаем — крупнолистовым цейлонским, жасминовым китайским, ядреным индийским. Я научился разбираться в сортах, оценивать чай по внешнему виду листочков, знал стандартную английскую упаковочную маркировку, запомнил даже названия крупных цейлонских чайных плантаций. Все-таки, торговать чаем — это не то, что мужскими носками или бактерицидным пластырем.
Это продолжалось чуть больше года, а потом я нашел хорошую редакторскую работу, вернее, она меня нашла, и чайная торговля закончилась. Я до сих пор вспоминаю этот год с ностальгией. Прекрасная, в сущности, работа.
Очень надеюсь, что мне больше никогда не придется заниматься ничем подобным.
Пятьдесят рублей в день
Путь колумнистки
Работы не стало. И совсем не стало денег. 1998 год позади, на дворе 2000-й, производство растет на девальвированном рубле, да вот только на производстве я работать не умею. Есть нечего, а семью — хоть и маленькую — кормить надо. Что я сделала? Я пожаловалась подруге. Подруга завела глаза под лоб и выпятила нижнюю губу, а потом говорит: «Есть у меня знакомые, они в Лужниках торгуют. Им нужен продавец. Пойдешь?» — «Ну, спроси», — сказала я. И она спросила. И ей ответили. Ей ответили, что
