лишь бы не спугнуть, перейти к вопросу, а нельзя ли купить что-либо. При этом речь шла о музыке, издаваемой на Западе миллионными тиражами — речь идет о дешевой музыке, а я люблю дешевые издания, потому что их выпущено много, — но сюда доходили единицы, тем более что вкусы и потребности были другие, не западные. Здесь, как в Японии, — нужна хорошая мелодия, правильный ритм, и чтоб это было известно и под это можно было потанцевать и отдохнуть. Кроме того, здесь в массе своей отсутствовало знание иностранных языков, а вся музыка — она ведь иноязычная. Поэтому приходится, как японцам, знать хорошие мелодии и ценить их. А чтобы получить старый британский бит в нормальном варианте, приходилось общаться с людьми, которые вообще не понимали, что это такое. И вдруг появляется носитель информации, которого много и который легко можно купить на Западе и продавать здесь и слушать. Я был просто счастлив и забил на винил лет эдак на пятнадцать.
— Но вы какое-то время были в тени — по-моему, даже Плюха и Жаба в те годы были большими ньюйсмекейрами со своей «Лолитой», я уж не говорю про Троицкого. Почему так вышло? Почему про Троицкого я уже в школе в газетах читал, а ваши с Гариком Осиповым имена появились в газетах только в конце девяностых, и то потому, что это мы с товарищами их туда вписывали.
— Пойми, у нас не было желания прославиться. Я с Темой Троицким знаком больше тридцати лет. Мы были друзьями и тайными единомышленниками. Он уже тогда все прекрасно понимал. Он мне в 75 году сказал, что станет первым русским рок-журналистом и вообще звездой номер один. Все над ним в голос смеялись, потому что никто не верил ни в конец советской власти, ни в рок-журналистику, ни в первые номера. Он умный человек, обладающий высокого уровня интеллектуальной дипломатичностью, но он настоящий самоназначенец. Я как-то прихожу к Артему и вижу, что у него на стене то ли гуашью, то ли темперой написаны четыре портрета участников группы «Аквариум», как на вкладке The Beatles с «Белого альбома». Я говорю ему: «Ты обалдел эту дрянь вывешивать?» А он спокойно хмыкнул: «Боря, за этим будущее, а ты м... к». Так и получилось. Но какая разница, за чем будущее, если ты вывешиваешь фотографии какой-то самодеятельности? Причем — дома!
— А местные музыканты в «Трансильванию» ходят?
— У меня с ними нет ничего общего, кроме того, что я на них зарабатываю. Немного. Примерно раз в месяц я вижу в магазине людей, которых называют селебрити. Они покупают какие-то фильмы, компакты — иногда даже свои. Я смотрю на то, что они выбирают, слушаю, как они это комментируют (а не комментировать они не могут). И я думаю: почему вы такие глупые? Не все, конечно, Сережа Курехин был хороший парень. Я помню, как Женя Нестеров привел его с каким-то саксофонистом ко мне в гости в 79 году, у меня родители ухали в отпуск, а я как раз тогда женихался. А они приехали из Питера. А я тогда панк любил — слушали мы, помню, пластинку African Corpse. Там интро хорошее было: «Can I Hear Sister Sledge? No!» Они добронравные, вежливые спокойные люди. В Москве таких не было. Вели себя культурно, не блевали. Я не говорю, что Петя Мамонов бездарный человек, он очень талантливый, очень самобытный, индивидуальный (я-то намного проще), но то, чем он занимается, мне настолько дико и неинтересно. Мне интересно было бы с ним выпить, но я и этого не делаю, потому что у меня и так есть с кем пить. У меня совершенно другие идеалы, которые вообще никого не интересуют. Даже, в общем-то, и меня.
— А что тогда пили, в 79-м?
— Водку и коньяк. Тогда все, что хочешь было. Это же было до Афганистана, все хорошо, вокруг зелень. В компании царил какой-то звериный, но при этом совершенно равнодушный антисоветизм. Все эти ВИА и праздничные концерты — это даже хохота не вызывало. Было много непересекающихся окружностей — писатели, художники, исполнители и потребители какой-то дикой музыки. Единственное, по поводу чего никто из знакомых не переживал, — это политика. Все все знали, но плюнули и жили, как могли. Такая странная равнодушная ко всему элита. Америка воспринималась не как страна свободы, а просто как место, где можно свободно купить любые пластинки. А рай — это не что-то такое с крыльми и цитрами, а магазин, где бы продавались пластинки, которые можно купить за деньги, заработанные за один день. Вот и все. Вот почему я никуда не уехал и ничем не занимаюсь — зачем мне рай, когда он и сейчас есть? Открылся, закупил — пожалуйста, пользуйтесь.
— Любители музыки, вообще, как я успел заметить за последние лет пятнадцать, не самые здоровые люди, но вокруг «Трансильвании», конечно, всегда паслись самые феерические безумцы.
— Да, это можно столько рассказать... Вот, например, Коробочник. Знаешь, что он делал? Он зарабатывал миллионы, но если компакт-диски стояли корешками и названия на них написаны в обратную сторону, тогда он их вырезал, переворачивал хвостик и скотчем клеил обратно. Это были редчайшие дилитнейшие издания, они стоили черт знает сколько, практически инкунабулы. А он вот так с ними обходился. Это как в фильме «Большой фитиль» 63 года, не видел? Это первый фильм, который я посмотрел, вернувшись с родителями из Норвегии, в кинотеатре «Знамя», который потом стал «Иллюзионом». Там было много сюжетов, которые все редактировал и сочинил Сергей Михалков. Там был сюжет про собрания сочинений в квартире богатого семейства, где желтые томики стояли вперемежку с зелеными. Спрашивают — а почему у вас Салтыков-Щедрин стоит через один с Достоевским. А это как яичница с луком — желтый, зеленый...
Или, например, Михаил — старый нефтяник, очень хороший человек. Он в свое время наткнулся на дилановский альбом Slow Train Coming — как раз того периода, когда Дилан вдруг впал в жестокое христианство. Услышав песню «Gonna Serve Somebody», он решил, что Дилан его кумир и стал скупать вообще все, где присутствует слово Дилан. Все его версии. Ух, нажился я на нем! Я собирал ему сотни кавер-версий. Кто только Дилана не пел, по-моему, даже Гитлер с того света. Х.. достанешь такую версию. Но у него, наверное, есть. Хороший человек, но с каждым годом все реже заходит. А сейчас еще кризис... Скоро, наверно, обратно понесет пластинки. Я так долго живу, столько людей уже умерло из тех, что покупали пластинки в «Трансильвании». Люди умирают, а их пластинки приносят мне обратно.
— А кто приносит-то? Гитлер с того света?
— Вдовы, кто же еще.
Валентин Зорин, проповедник
В гостях у ветерана Холодной войны
I.
На прошлой неделе в эфир «Голоса России», бывшее Иновещание, на семнадцати языках (он только пишет тексты для своей авторской рубрики «Взгляд из Москвы», читают написанное профессиональные дикторы) вышел его комментарий по поводу избрания Барака Обамы президентом США. «Когда я впервые побывал в Соединенных Штатах, это 1952 год, в Нью-Йорке на скамейках Центрального парка были надписи: „Только для белых“, а теперь — пожалуйста, президентом США избран темнокожий». Он говорит — «темнокожий», но тут же уточняет, что слова «негр» в своей речи он не избегает, потому что политкорректность свидетельствует только о том, что «лицемерие и двуличие американской демократии принимает самые анекдотичные формы». Слова о лицемерии и двуличии американской демократии в разных комбинациях он произносил и писал на протяжении всей своей карьеры — а она у него такая длинная и успешная, что, рассказывая о ней, трудно не сорваться на язык советских производственных очерков: мол, в его трудовой книжке — единственная запись (о приеме на работу в Радиокомитет СССР), датированная 13 августа 1946 года. СССР давно нет, Радиокомитета тоже нет, а он как сидел, так и сидит в своем кабинете на последнем этаже радиоцентра на Пятницкой и, как и шестьдесят лет назад, обличает Америку — теми же словами, что и шестьдесят лет назад. Валентин Сергеевич Зорин, суперзвезда советского телевидения и главный советский антиамериканист.
«Антиамериканист» — неуклюжее слово, и Зорин тоже вздрагивает, когда слышит его:
— Когда в какой-то газете написали, что я антиамериканист — молодой какой-то автор, бойкий
