фронта, недовольные возвращением Муталибова. Митинг был мирным, никто не знал, насколько силен или слаб вернувшийся президент. Очевидно, Муталибов прав, когда говорит, что никакой власти в республике не было — Карабах воюет, Баку митингует, а президент сидит в своем кабинете и смотрит в окно на митингующих.
— До сих пор меня называют пророссийским политиком, и правильно делают. Я прекрасно понимал геополитический расклад и роль России в нем. Без поддержки России, хотя бы моральной, мне делать было нечего. Даже если бы просто в новостях сказали бы: «Саммит СНГ поддержал возвращение Муталибова», наша оппозиция успокоилась бы. И я попросил Шапошникова связать меня с Ельциным. Он передал мою просьбу. До ночи я сидел у телефона и ждал звонка. Ушел спать, помощника посадил на телефоне.
Помощник, который дежурил на телефоне ночью, общался с активистами Народного фронта. Наутро вся площадь знала, что Муталибов больше суток не может связаться с президентом России. К вечеру в Баку приехали грузовики с вооруженными активистами Народного фронта из сёл. Муталибов уехал на дачу.
— Не мог найти жену и детей, до глубокой ночи я из своего кабинета звонил в разные резиденции, нигде их не было. А на площади уже стрельба. Наконец один мой телохранитель сказал: «Я думаю, что вам здесь оставаться нельзя. Что-то непонятное происходит». И вот я поехал на одну из дач. Там я пришел немножко в себя, умылся, полежал и стал думать, что делать. А оказалось, что меня уже ищут, в аэропорту вооруженные люди ждут. Кто-то из тех, кто был рядом со мной, сказал: давайте пробиваться на военный аэродром Калы.
IX.
В 10 утра 16 мая 1992 года самолет без опознавательных знаков с Аязом Муталибовым на борту приземлился в подмосковном Чкаловском.
— Меня потом спрашивали: а почему в Москву, почему не во Францию куда-нибудь? Вот если бы у меня там были счета, я бы поехал. Но у меня всех счетов — 14 тысяч зарплаты из Верховного Совета на книжке, которые погорели уже. Если у меня были какие-то связи, то только в Москве.
Московские связи — это Виктор Поляничко, бывший второй секретарь азербайджанской компартии, который в то время работал в Москве в администрации президента. С десяти утра до восьми вечера Муталибов ждал на аэродроме, пока Поляничко выяснит, может ли президент (еще действующий президент) Азербайджана остаться в Москве. К вечеру выяснил — можно. Муталибова отвезли на какую-то пустующую дачу в Жуковке.
— Повезли меня на дачу спешиться, помыться и потом я позвонил Поляничко: слушай, ну что мне дача, давай найдем пристанище, что-то у меня сердце болит, давай я лягу в ЦКБ или куда-нибудь еще. Положили, около десяти дней я пролежал с ишемической болезнью сердца.
На третий день пребывания в больнице к Муталибову приехали жена и дети, оказалось, их прятал на своей даче один из друзей Муталибова, который потом нелегально перевез их на машине в Махачкалу, откуда они и улетели в Москву. Когда Муталибов вышел из больницы, он случайно встретил своего школьного приятеля по фамилии Новрузов. Он занимался каким-то бизнесом, у него была дача в подмосковных Соснах, и на этой даче Муталибовы прожили до зимы.
— А потом информация про дачу дошла до Баку, и у Новрузова начались проблемы. Я сказал, что не хочу его подставлять, и мы съехали. С тех пор два с половиной года, как бомжи. То у одних знакомых неделю, то у других месяц.
Пришедшее к власти в Баку правительство Народного фронта (президентом стал Абульфаз Эльчибей) охотилось на Муталибова, руководствуясь только революционной целесообразностью. В розыск по обвинению в подготовке мятежа его объявит только Гейдар Алиев — бывший первый секретарь ЦК компартии Азербайджана снова возглавит республику летом 1993 года после бегства Эльчибея.
— С Гейдаром Алиевичем мы работали, отношения у нас были очень хорошие, когда меня избрали первым секретарем, я в первую же московскую поездку позвонил ему, сказал, что зайду в гости. В тот день в «Правде» вышла статья «Алиевщина» с какими-то нелепыми разоблачениями, Гейдар Алиевич думал, что я к нему не приду, побоюсь, а я пришел, мы с ним до четырех часов утра проговорили. И когда мне Борис Карлович Пуго (тогда председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. — О. К.) обещал дать компромат на Алиева, я сказал, что не нужен мне этот компромат, потому что я азербайджанец.
Когда Алиев вернулся к власти, Муталибов через Поляничко спрашивал, может ли он вернуться в Баку. Алиев ответил, что пока рано, но он обязательно решит эту проблему, — так, по крайней мере, говорит Муталибов. Тогда в Баку уехала жена Муталибова.
— В первый же день она мне позвонила, включила телевизор на полную громкость — слушай, мол. А Гейдар Алиевич там про меня рассказывает, что я в Дагестане собираю боевиков, чтобы идти на Баку. Я все понял, вызвал жену обратно и больше Алиева не беспокоил.
Аяз Муталибов до сих пор гражданин Азербайджана. В России живет по удостоверению беженца, за границу ездит по советскому загранпаспорту лица без гражданства. В 2001 году Землячество азербайджанцев в России избрало Муталибова своим почетным президентом, но, как говорит Муталибов, после звонка из Баку организацию расформировали, и больше с московскими азербайджанцами он отношений не поддерживает, чтобы не портить им жизнь. В Баку по- прежнему хочет вернуться — недавно Ильхам Алиев провел референдум по поправкам в конституцию, среди которых — гарантии бывшим президентам. Муталибов надеется, что эти гарантии относятся и к нему, и ждет.
В начале 1990 года журналист Андрей Караулов брал интервью у доживавшего свой век в Москве персонального пенсионера Гейдара Алиева; 67-летний Алиев выглядел призраком из брежневского прошлого, говорил, что у него все позади: «Знаете, я ни с кем не хочу быть, я хочу быть сам с собой. Я хочу быть самим собой. Ни с кем не хочу, хватит... Я и так уже осложнил себе жизнь». Кто бы мог тогда подумать, что всего через три года изгнанник Алиев триумфально вернется в Баку, проруководит страной еще почти десять лет и передаст власть сыну? Параллель с Муталибовым (сейчас ему семьдесят) слишком очевидна, но еще более очевидно, что на Алиева он совсем не похож, и в Баку не вернется — никогда.
Апельсиновая аллея
Вспоминает Дарья Максимовна Пешкова
Я родилась в Неаполе, а моя сестра Марфа на два года раньше — в Сорренто. Именно там мы жили с папой, Максимом Пешковым, и дедушкой Максимом Горьким, до самого возвращения всей нашей семьи в Россию в 1930 году. Не могу сказать, что жизнь в Италии как-то сильно отпечаталась у меня в памяти, но хорошо помню несколько эпизодов.
Например, такой: в доме, где мы жили, была специальная детская столовая, с камином. Нас каждое утро кормили творогом — так, что в какой-то момент я этот творог просто возненавидела. Тайком ото всех, пока никто не видит, я выбрасывала творог в камин. Так продолжалось довольно долго, пока в доме вдруг не завелись мыши. Никто не мог понять, откуда они взялись.
И вот вдруг в один прекрасный момент меня именно за этим занятием застает мой дедушка. Что тут началось! Он схватил меня за шкирку, стал трясти, поволок в комнату. Бабушка за меня вступилась, кричит: «Отпусти! Хватит!» Позже мне рассказывали (я этого не запомнила), как он выговаривал мне за то, что я смею выбрасывать еду в то время, когда детям в России нечего есть. Надо думать, Алексей Максимович действительно вышел из себя, — всем известно, что нас с Марфой он просто боготворил.
Помню еще апельсиновую рощу — деревья, растущие вдоль дорожки, выходящей к морю.
???
Как ни странно, переезд из Италии в Россию совершенно не произвел на меня впечатления. Конечно, во многом произошло это потому, что переехали мы не в Москву, а в Тесели, а Крым, в общем, имеет больше общего с Аппенинами, чем улица Малая Никитская или Горки, куда мы в конце концов переехали и где я жила до школы. Так что акклиматизировались мы постепенно.
???
О моем отце Максиме Пешкове написано незаслуженно мало, и многое из того, что написано, тоже незаслуженно. Это был веселый, брызжущий энергией человек огромного таланта. Прекрасно рисовал, прекрасно владел словом. Был такой эпизод: он поехал с партийным поручением в Сибирь за хлебом, и в этой командировке написал рассказ под названием «Лампочка Ильича». И отослал его для публикации, подписав своим настоящим именем. В итоге, не разобравшись в именах и псевдонимах, его опубликовали как рассказ Максима Горького. Помню, как они в шутку препирались с Алексеем Максимовичем: мол, ты такой известный, что даже мои труды на тебя записывают...
С моей мамой у отца была совершенно замечательная история отношений. Познакомились они на катке на Патриарших прудах. Мама, урожденная Надежда Введенская, дочь известного московского врача, была (в общем, против своей воли) сосватана отцовскому ординатору Синичкину, венчалась с ним, а потом в первую брачную ночь сбежала к Максиму Алексеевичу.
Приходилось читать, что моего отца спаивали. И это правда: спаивали его чекисты, и он, конечно, был их жертвой. У партии были на него большие виды — в нем видели агента влияния при Горьком, который, как вы знаете, по отношению к революции был большим скептиком; Ленин даже давал
