отвоевать у соперницы корт —
или поставить в рекламе рекорд.
Я, в тех же Штатах глухо затерян,
не уподобился прочим тетерям:
слушаю крики моей амазонки
и не грущу о родимой сторонке.
Мне принесли не великие радости
тамошние широты и градусы.
Жизнь оказалась слаще и проще
в воображаемой Марьиной Роще.
Машу на скорую помощь зови —
вместо России и вместо любви.
* Примаков: не водил, но собирался во главе 2-й Конной армии — охранять Ленина на конференции.
Похожие на домашних
Труд молитвы
I.
— Свечки ставишь за кого?
— За моих умерших бабушек, за их упокой.
Он не ставит свечки за родителей. Здесь никто не любят говорить про родителей — разве что младшие, 8-10- летние, они все еще хотят к маме, еще на что-то надеются, а старшие молча проживают свой сюжет, и никто не делится воспоминаниями — хороших у них очень мало, а плохие — угнетающе одинаковы. Но чаще всего бывает так, говорит директор, что к юности они уже «простили родителей», и мальчик, который мечтал, как вырастет и выкинет из дома мать, начинает самоотверженно ухаживать за ней, совсем обезножевшей, превратившейся в развалину всего через год после освобождения с зоны, кормить, мыть — очень хороший мальчик, кстати, делает успехи, получает сейчас вторую специальность. Один воспитанник, например, собирается лишить родную маму родительских прав на братьев и сестер. Мама у него очень эффективная детородная машина. Восемь детей, часть в интернатах, и сейчас снова беременна, и мальчик, живущий в казенном доме, намерен это прекратить.
Дети и подростки с диагнозом ЗПР («задержка психического развития» — корректируемый диагноз) в разговоре почти неотличимы от «обычных детей», — внешне точно неотличимы, нет на них никакого «казенного отпечатка». Кто-то слегка косноязычен, кто-то говорит медленнее других, — ну так ничего удивительного, множество подростков несовершенны в речи; кто-то просто отказывается говорить, несмотря на просьбы воспитателя, и делает надменное лицо; что ж, имеет право. Часть воспитанников учится в обычной школе, кто-то во вспомогательной, кто-то в ПТУ или колледже — сейчас 20 детей от 7 до 20 лет, большинство — мальчики. В разновозрастной группе все юноши кажутся моложе, а все мальчики — старше. Один мечтает «искупаться в океане», другой — получить в подарок радиоуправляемый джип, третий хочет пойти учиться на повара, а четвертый затрудняется сказать, о чем он мечтает, так много желаний, что выбрать одно никак нельзя.
II.
Коррекционный православный детский дом создали в 1999 году, по благословению митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия; учредителями стали администрация Ногинского района Мособласти и церковь Успения Божией Матери.
— Мы сами плохо представляли, как это делать. Были определенные проблемы с регистрацией — у нас церковь отделена от государства, но можно найти компромисс, — говорит директор Виктор Самозванцев. — Потом уже к нам обращались за опытом.
Тогда у многих было понимание, что традиционные педагогические техники работы с проблемными детьми уже не работают. Девяностые годы дали всплеск маргинальных семей, а здание вечерней школы, назначенное под детский дом, находилось буквально под сенью храма Успения, — так и решили, что церковь будет духовным наставником этих детей. Прецедентов практически не было, опыт они нарабатывали интуитивно.
— В чем была идея? Церковь формирует базовое доверие к миру, — говорит Виктор Александрович. — У всех наших — ранняя сенсорная депривация. Ребенок познает мир через мать, а мать не дает ему ни тепла, ни любви, если мать — зло, то ребенок и мир воспринимает так же. Церковь в каком-то смысле может заменить мать — недаром мы говорим «мать наша церковь» — и стать окном в мир. И самое главное, возвращает доверие к нему.
В 2000 году они получили первый пул воспитанников — очень сложных детей, практически не подчинявшихся дисциплине, не способных самостоятельно одеться, плохо знакомых с гигиеной, — и попробовали новый уклад: дважды в неделю — присутствие на службе, несколько раз в неделю — беседы священника (настоятель храма — о. Олег Волков), исповедь и причастие, — и общение с прихожанами, в какой-то мере заменившими им ближний круг. Обычно среда насторожена к детям-сиротам, тем более — к детям «с диагнозом», и можно только представить, какое потрясение испытывали прихожане, когда неуспевающий ни по каким предметам, считающийся необучаемым ребенок начинал читать псалмы на церковнославянском языке.
Православные дети отличаются от других казенных детей — не послушанием, но, напротив, большей открытостью и живостью.
— Мы смотрим на них на фоне детей из других детдомов, замечаем отличие: наши более свободны, живы, больше похожи на домашних, — говорят педагоги.
Детский дом не подчинен церкви, он именно что сотрудничает с ней. И оттого совсем не похож на православный приют: внешне здесь сохраняется вполне светский уклад, дети в джинсах, они любят аркады и стратегии (спонсоры подарили хорошие компьютеры), читают не только церковные книжки и слушают не только церковные песнопения.
Заведение, впрочем, совсем небогатое, почти аскетичное, — хотя все необходимое у детей есть. Надо после пожара восстанавливать второе здание, ставить ограждение. Недавно, впрочем, поставили пластиковые окна.
III.
Есть представление, что детей старше дошкольного возраста почти не усыновляют. Это не так: детей из Ногинского коррекционного усыновляют и в родном городе, и в ближней Электростали. В 2000-м, когда все дети были от 10 до 12 лет, усыновляли больше. В поиске новых родителей активно участвуют прихожане — главный социум этих детей.
