— Но клоака, из которой они вышли, все равно влечет их к себе, — мрачно говорит Самозванцев. — Что вы хотите, у всей страны духовные осложнения, не только у молодежи...
И рассказывает историю: была чудесная девочка — красивенькая, сообразительная, училась хорошо, такая образцово-показательная девочка, ее с удовольствием взяла ногинская семья. Счастье, нежность, любовь. Через два года «дите запросилось на травку» и убежало из любящего, понимающего и обеспеченного дома в другой дом, к отцу родному — разумеется, лишенному родительских прав. Родители приемные мучались страшно, переживали, но повлиять на девочку не могли, через суд провели отмену усыновления.
IV.
Воспитанники детского дома усерднее других в молитве, особенно трепетны на причастии. Священники говорят, что они переживают службу с особенной глубиной и впечатлительностью.
Спрашиваю, бывает ли чудо — «чудесное преображение».
— Чудо? Ну вот, если хотите. Мальчик Игорь, очень тяжелый, с припадками агрессии и, казалось бы, необучаемый. Он почти не вылезал из психиатрической больницы, ставили ему даже такой диагноз как «патологическое развитие личности» У нас дети с ЗПР седьмого вида, так вот его перевели на обучение по восьмому виду, проще говоря, это олигофрения. Но вот преображение: под влиянием церкви, и труда молитвы, и причастия, — он, представьте, стал выправляться, начал делать успехи в учебе, и восьмой вид ему сняли, и перевели мальчика в класс ЗПР. Был в православном лагере — лагерь у нас в Ивановской области — туда приехал благочинный Богородского округа отец Михаил, и вот наш мальчик, представьте, обыграл его в шашки. Это произвело такое впечатление на благочинного, что он пригласил его обучаться в православной гимназии. То есть от 8-й группы, олигофрении, он стал гимназистом и сейчас обучается на общем уровне, и это, конечно, грандиозный прорыв.
Особенно одаренных детей нет, но есть, например, двое мальчиков, которые сейчас учатся в техникумах, а потом твердо намерены поступить в вузы, и они поступят, уверен директор, не талантом — так трудом. Приучены работать: за партой, в прекрасном парке, принадлежащем детдому, в церковном хоре. Другая выпускница закончила педагогический колледж, живет в хорошей квартире с отчимом, мужем и ребенком — просто благодать. Пока в интернате было всего 7 выпускников и среди них — ни одного случая «педагогического брака»: все при деле и без девиаций.
V.
Было и другое чудо. Тоже очень проблемный малыш. Мать довольно долго была в тюрьме, но воспитание держала под контролем: писала с зоны жалобы на детдом в правозащитные и общественные организации, возмущалась, почему ребенок в больнице. Она полагала, что воспитатели злоупотребляют властью и как-то несправедливо к нему относятся.
— Она освободилась, приехала, постепенно стала встречаться с сыном, а через полгода совсем забрала. И вот она столкнулась ровно с теми же проблемами, что и мы, звонила нам и просила прощения. «Я, — говорит, — правда не думала, что ребенок может быть таким». И вот прошло три года — несмотря на огромные проблемы, она работает, ведет добропорядочный образ жизни, из Ногинска уехали, живут вместе, парень одет чисто, доволен. У них наконец-то семья.
Спрашиваю, часто ли появляются родные матери с покаяниями. Отвечают: да, бывает. Приходят они с покаянной головой, с горячим желанием новой жизни, с намерением «искупить вину», но поскольку процесс восстановления родительских прав сложен и трудоемок, они его, как правило, не выдерживают и, случается, после нескольких неудачных попыток спиваются окончательно.
— За время пребывания у нас много социальных сирот стали биологическими сиротами, — говорит Самозванцев.
А еще бывает так: пока оформляют лишение родительских прав матери — она умирает; начинают дело в отношении отца — умирает и он. Словно вместе с ребеночком ушли и последние силы, и им больше не за что держаться в этой жизни, больше незачем жить.
VI.
Но вот что делать с маленьким румяным Мишей, он любит книжки про Незнайку на Луне, собирается работать алтарником, а на Пасху, во время крестного хода, он немного провалился в сугроб и рассказывает об этом с веселым удовольствием. Или что будет с прозрачным Ваней, ребенком неземной красоты и нежности, которого мать, сама больная открытой формой туберкулеза, сдала в туберкулезный санаторий — и оставила там на год, не стала забирать. Семью характеризуют протокольно: «Образ жизни — антиобщественный», в просторечье — притон. Только через год Ванечку устроили в детский дом, и весь следующий год еще его возили по больницам да тем же санаториям, он тяжело болел, совсем не мог учиться, сейчас стал понемногу выравниваться. Ваня чаще других ходит к священнику, Ваня особенно усерден в церкви, но дальше что?
Ванечка догоняет нас с фотографом на втором этаже, показывает свои рисунки, — и у него такие громадные глаза, что лица просто не видно.
— Что ты хочешь больше всего, Ванечка?
И он отвечает — очень твердо и очень застенчиво:
— Домой.
Дар Круковского
Хождение по справкам
В прошлом году у нас в университете начались строгости. Комиссия за комиссией, что ни неделя — новый приказ. Комиссии проверяли, не пьют ли ученые в перерывах чай из электрических чайников, должным ли образом заперты шкафы с курсовыми работами и нет ли где трещины, щели, и нет ли где голой земли.
Сократили всех почасовиков. Какой от них был вред? Одна польза. И при Сталине были почасовики, и при Брежневе. И вот исчезли как класс. Пронесся слух, что скоро всех заставят являться к девяти часам, независимо от того, есть у тебя в этот день занятия или нет. Якобы такова практика западных вузов. Но, во-первых, это неправда, а во-вторых, у западных доцентов и профессоров есть на работе отдельные кабинеты с телефоном, интернетом, кофейной машиной. У нас же на двенадцать преподавателей — одна комната, даже у заведующего кафедрой своего угла нет. А еще грозят уволить всех, кому исполнилось шестьдесят, невзирая на заслуги.
Давно отвыкли мы от ленинских субботников и хождения на демонстрации. Забыли, как составляли отчеты типа «принеси то, не знаю что». Потом нас перестали гонять на ежемесячные овощебазы. Нет и тех колхозов, куда ездили по разнарядке убирать картошку. А ведь на работе был специальный шкаф, где хранили резиновые сапоги, тяпки, ватники — реквизит научного работника. Казалось, река времен навеки унесла и первомайские транспаранты, и инструментарий для прополки корнеплодов.
Теперь взялись за наше здоровье. Вывесили приказ: «Все преподаватели университета в срок до 1.07.2009 обязаны сдать справку из районного туберкулезного диспансера о том, что сделаны
