спящего лицом в салате, подняли его за кучерявую шевелюру и спросили: будущее есть или будущего нет? Он поморгал близорукими глазами и спросил: в онтологическом смысле или в гносеологическом? Прекрасное было время. Вот это молодость и есть.
Постепенно я начал расплачиваться за наши с Ней прекрасные отношения. Организм еще был, конечно, дай Бог каждому, но по утрам уже было это отвратительное чувство вины, столь знакомое и по сексу. Она теперь просыпалась рядом со мной, но Боже, что с Ней происходило за ночь. Если ложился я с красавицей и умницей, всепонимающей девчонкой с дождинками в волосах, то просыпалась рядом со мной желтозубая, зловонная, дряблая старуха, и я понимал, что такой теперь будет вся моя жизнь. Я от нее отворачивался, пытался заснуть снова - вдруг обратная метаморфоза? - но на улице уже начинались постылые, устыжающие меня звуки жизни: встает купец, идет разносчик, на биржу тянется извозчик… Троллейбус поет, дети идут в школу, бурилка бурит (говорят, в девяностые никто не работал: еще как работали!). Ты понимаешь всю иллюзорность своих занятий, всю ненужность жизни, все свое неистребимое одиночество, от которого Она спасала тебя вечером, чтобы утром возвести его в квадрат… нет, немыслимо. Тогда продавалось в черных банках крепкое пиво «Белый медведь», и оно как-то умудрялось вернуть жизнь - правда, ненадолго.
Я никогда не чувствовал зависимости от Нее, нет. Я и курить бросил легко, потому что не понимаю, что такое никотиновое рабство. Я завишу от очень немногих вещей, которые, в свою очередь, почти всегда зависят от меня - но как бы это сказать? В чем вообще принцип Ее действия? С любовью примерно так же: вдруг вы понимаете, что вы - не одни. И все. Есть некто, кто о вас думает, заботится, понимает, кому вы нужны, кто вас хочет видеть - ни за что, просто так. Это сильное, острое чувство. И вот с Ней вы тоже не одни: я только не совсем понимаю, какая сущность является через Ее посредство. Известно, что при потреблении ЛСД к вам обращается некто из трансцендентного мира, а при жевании пейотля к вам обращается внутреннее я (так мне, по крайней мере, рассказывали). А Она вызывает не трансцендентную, а вторую, вполне человеческую сущность - идеальную женщину, готовую вас понять. Женщинам, наверное, является идеальный мужик, не знаю. Может быть, именно поэтому под Ее действием все так склонны к сексу, так легко уговариваются; правда, есть поверье (на себе не испытал, но рассказывали многие), будто желание возрастает, а возможности под Ее действием как раз убывают. Может быть. Объясняется это тем, что часть сил уходит на общение с Ней, а может, Она просто ревнует. Отсюда же пресловутый сухостой, который знаком любому, да: Ей обидно, и Она мешает кончить. Могу понять.
Кстати, применительно к Ней все эти эротические параллели тоже имеют место: Она может дать или не дать. Многим не дает. Когда Она дает - это вам любой скажет, - опьянение приобретает характер радостный, благостный, вы все можете и все понимаете, и люди к вам тянутся, потому что от вас исходят флюиды теплого веселья. Вы румяны, бодры, и настроение ваше выражается известной песней - «Сейчас я только полупьяный, я часто вспоминаю вас, и по щеке моей румяной слеза катится с пьяных глаз». Мир мил. Но иногда Она не дает - и тогда все отвратительные ощущения налицо, прежде всего головная боль, начинающаяся почти сразу, а благостные так и не наступают и не наступят, сколько бы вы с Ней ни мучались. Она не хочет. Ей с вами неинтересно. В таких случаях лучше изменить Ей с чем-нибудь, - но не с другим спиртным, а, например, с работой. Работа выправляет любое настроение, надо только перетерпеть первые пять минут.
Отношения наши, однако, осложнялись. Она мешала работать. Тогда в редакциях пили очень много - не то что сейчас; затрудняюсь объяснить этот феномен. Может быть, меньше было всех этих кафе на каждом углу, поэтому пили на рабочих местах. А может, денег не было на кафе. А может, работа наша была такого свойства, что без Нее никак, - писать-то приходилось, сами понимаете, всякую чернуху. Но редкий вечер в газете обходился без застолья, и Она, усевшись на мой стол и вольготно на нем расположившись, отвлекала меня от электрической пишмашинки - сначала «Ятрань», а потом «Оливетти». С 1994 года появился комп, но с Ней не мог конкурировать и он, со всеми своими примитивными играми. Когда я отворачивался от Нее, мне немедленно казалось, что я трус, ботаник и предатель. Вот же все вокруг - с Ней, и Она их любит, и дает им, а я чем хуже? В результате я бросал работу и присоединялся к ним, но очень скоро меня начало от Нее тошнить. Она была дешевая, плохая и становилась все хуже. Понимающие люди помнят разноцветные ликеры в киосках и спирт «Ройял». Она начала устраивать мне сцены. Она вела себя, как последняя истеричка, - и я тоже, потому что мы бессознательно копируем тех, с кем спим. По вечерам Она доводила меня до слез, драк, ссор с возлюбленными, потому что с Ней мне начинало казаться, что все они меня недостойны. Или недостаточно любят, что еще ужасней. Вдобавок, как большинство возлюбленных, Она очень не нравилась моей семье. В особенности матери. Мать Ее невзлюбила с самого начала, но с годами начала беситься даже при одном Ее запахе. Хоть у друзей ночуй, честное слово. До скандалов типа: «Или я, или Она!» у нас, слава Богу, не доходило, но по утрам становилось все тошней.
И тут я понял, что Она умеет не кончать.
Это особая, сложная материя - я и о сексе-то боюсь говорить достаточно откровенно, а тут процесс куда более интимный; но возможны ситуации, при которых Она вроде бы и дает, и все вроде благополучно, и некоторое даже взаимопонимание, - но потом вступает смутное беспокойство: а для чего все это? Вы вместе уже довольно долго, вы общаетесь третий час, вокруг веселые друзья, кто-то уже хорош и звонит всем девушкам, чьи телефоны еще помнит, - а ты все чувствуешь досаду, странную неполноту: тебе хорошо, да, но ты как бы не можешь угодить неведомому божеству, которое пристально за тобой наблюдает. Раньше, когда ты был с Ней, тебе казалось, что ты прикасаешься к тонкой ткани мира, что через Нее соединяешься с истиной, теперь же для этого соединения чего-то не хватает, ты говоришь не то и думаешь не так, тобою недовольны, тебя не допускают. Примерно так же в постели: если ты кончил, а она нет, - половина удовольствия теряется, верно ведь? Ты был недостаточно хорош. С тобой было неинтересно. И чем больше я с Ней проводил времени - тем горше сознавал свое несовершенство: как всякая женщина, с которой вы успели прожить достаточно долго, Она едко и горько выявляла вашу неполноту, недостаточность, незаконченность облика. Ты столько сулил, столько обещал - и вот! Жалкое зрелище. Теперь это были отношения двух опытных, старых любовников, которые не ждут друг от друга ничего особенного; братство неудачников, которым только и осталось утыкаться друг в друга… Она не сумела добиться от меня откровений, я не сумел сказать Ей что-то самое важное, - оба мы неудачники и тем утешаемся. Вдобавок и общественная русская жизнь подошла к тупику второй половины девяностых, и я понял, что пора заниматься собой всерьез.
Я Ее бросил.
Потому что понял, что с Ней у меня не получится.
Это оказалось удивительно легко. В принципе, как известно, против любви бессильна даже ненависть - любовь убивается только страхом. А страх включился - и не метафизический, а самый что ни на есть реальный: дед выучил меня водить машину, я стал на ней регулярно ездить, однажды был задержал в пьяном виде и жестоко оштрафован (теперь бы, конечно, пришлось раскошеливаться куда серьезней, - но теперь я себе такого не позволяю). В общем, мне стало понятно, что либо пить, либо водить. А водить мне тогда очень нравилось - в Москве еще не было такого количества пробок, и новые возможности меня пленили. Она, конечно, устраивала сцены, друзья мне пеняли - они привыкли видеть меня с Ней, Она им нравилась, а новая избранница вообще почти разогнала всех друзей, потому что ей с ними было неинтересно (не подумайте, это была не марихуана, нормальная девушка, в скором будущем - жена). Но меня все это уже не трогало. Без Нее стало лучше. Прекратились истерики, сцены, слезы, утренние мысли о том, что я неправильно живу, - а с людьми мне, как ни странно, стало проще, и я уже не так в Ней нуждался. Может, я нашел, наконец, какую-то опору в себе, сколь бы пафосно это ни звучало, - ведь и любовь, если честно, особенно нужна молодому человеку. Или, напротив, старому. А в зрелости обнаруживаются другие радости.
Она пыталась еще появляться, подстерегала меня в гостях, у общих знакомых… И я шел у Нее на поводу, по слабости характера: попросту казалось неблагодарным обижать ту, которая, в конце концов, столько раз меня выручала из тоски и одиночества, была со мной в горькие минуты (мне еще не приходило в голову, что Она-то и делала их особенно горькими, насыщая своим едким, перехватывающим дыхание вкусом). Иногда Она доходила до прямого шантажа: ты не сможешь без меня, не сможешь! Я одна давала тебе это сладкое чувство гениальности, неповторимости, вспомни, как ты стоял со мной на балконе, смотрел на троллейбусы внизу, на окна напротив, на то, как фонтанчиком искр рассыпается внизу сигарета,
