Швецию самолет «Ан-2»: «Эффект был бы очень большой, если бы этот самолет улетел. Собрали бы на Западе пресс-конференцию, говорили бы о притеснениях евреев в Союзе». Тогда я еще раз спросил, почему же основным фронтом для КГБ был именно НТС. Бобков снова ответил: ну как же, мол, они ведь листовки распространяли.
V.
Я спросил, почему пятое управление, призванное предотвращать крупномасштабные эксцессы на стадии зарождения, не смогло остановить межнациональных столкновений в годы перестройки. Бобков вздохнул:
- Все дело в том, что КГБ - это был только инструмент власти. Не хочу сваливать всю вину на власть, но то, что наверху не всегда обращали внимание на изъяны, которые у нас были, - это факт. Помню, летели мы с покойным Соломенцевым в 1986 году из Алма-Аты, и я ему говорю: «А вы знаете, я, например, могу приехать в Ереван на два дня и устроить там серьезную социальную вспышку». Он удивился: «Как это?» - «А вот так, - говорю, - слишком остро карабахская проблема стоит». А ведь это было задолго до карабахских событий.
Однажды, уже в начале девяностых, на какой-то презентации Бобков случайно встретил Владимира Максимова, с которым общался на Лубянке незадолго до его эмиграции. Максимов к тому времени был активным критиком ельцинского режима, справедливо полагая, что та самая номенклатура, против которой он боролся в «Континенте», осталась у власти и продолжает приносить стране вред.
- Он сказал мне: «Филипп Денисович, многие из ваших бывших агентов сегодня заняли положение в обществе, стали демократами, давайте вместе будем их разоблачать!» А я ответил: «Я не предаю своих людей, даже если они сами меня предали. А вы, Владимир Емельянович, лучше бы сами рассказали людям правду о том, как вы уехали, а то все думают, что вас выслали из СССР, хотя вы сами попросились на выезд. А потом работали на американское правительство. Расскажите об этом, а то люди видят вас по телевизору и не понимают, как такого человека могли выслать из Советского Союза». Максимов мне ничего не ответил.
В то время Филипп Бобков, строго говоря, сам был как раз одним из таких представителей номенклатуры, о которых говорил Максимов: бывший зампред КГБ СССР возглавлял управление аналитической работы в холдинге «Медиа-Мост». С точки зрения имиджа решение взять на работу такого человека было, конечно, гениальным ходом Владимира Гусинского - в самом деле, если у него такие люди на посылках, то насколько всемогущ сам олигарх?
- Гусинский меня на работу не звал, - говорит Бобков. - Просто так получилось, что к началу девяностых в его структурах работало много ребят из нашего управления. Они меня и позвали, когда узнали, что я остался без работы (группу генеральных инспекторов при министерстве обороны, в которую по советской традиции отправляли всех высокопоставленных отставников, Борис Ельцин распустил в 1992 году. - О. К.). Я пошел на том условии, что буду заниматься только той работой, какой хочу. И занимался.
Спрашиваю, в чем именно заключалась эта работа. Бобков начинает вспоминать 50-летие Победы в 1995 году, когда он организовывал ветеранские собрания и вручал их участникам памятные наручные часы (на вопрос, какое отношение к этому имел «Мост», Бобков ответил: «'Мост' имел к этому такое отношение, что он на это давал деньги»).
- А все остальное - обычная аналитическая работа. Мы анализировали ситуацию в стране, писали записки. О том, что я делал в «Мосте», существует много небылиц, но поверьте - к службе безопасности я отношения не имел. Уйдя из органов, я ушел от всякой оперативной работы, потому что оперативная работа подразумевает секретность, а вне органов секретности быть не может.
О самом Гусинском он отзывается обтекаемо:
- Он был полезен для страны ровно в той мере, в какой любой олигарх может быть полезен для страны. Но одна бесспорная заслуга у него есть - это создание НТВ. Я считаю, это очень важная заслуга.
VII.
Вообще, разговор с Филиппом Бобковым о его жизни - это такая увлекательная игра. Он много говорит, но старательно обходит любую конкретику. Приходилось ли кого-нибудь вербовать? «Если бы я никого не вербовал, я бы не смог работать». Почему при Сталине сажали, а при Брежневе высылали? «Да бросьте, никого не высылали, все уезжали сами». Чем вы мотивировали тех, кто с вами сотрудничал? «Могу сказать, что за деньги на нас не работал практически никто». Немногословен, загадочен, и глаза, черт подери, действительно похожи на сверла - по крайней мере, если долго в них смотреть. К ведомству, основанному Феликсом Дзержинским, может быть сколько угодно претензий, но в одном советская Лубянка была безупречна всегда - вот в этих имиджевых делах, в этой таинственной многозначительности, которая не стала менее таинственной, даже когда памятник Дзержинскому работы Вучетича переехал с Лубянской площади в парк на Крымской набережной.
Но я смотрю в глаза-сверла и с тоской понимаю, что, скорее всего, он не лукавит, когда говорит, что главное воспоминание о работе в «Медиа-мосте» - это ветеранские собрания к юбилею Победы, а главный враг времен службы в органах - это полумифический НТС.
Во всесильных и всезнающих людей с глазами-сверлами верить, конечно, приятнее, но, кажется, их придумали Юлиан Семенов и Лев Овалов, а на самом деле их не было - никогда.
Конец вашего лета
За что боролись?
Михаил Харитонов
Водитель вышел последним, - вид имея как у капитана тонущего судна, который он же и посадил на риф, за обещание от конкурирующей пароходной компании. То есть гордый и с хитрецой: я как бы исполняю долг, но свой интерес в деле понимаю. Тем более, в интересе была Свобода, а ехать - ну куда сейчас ехать, когда тут такие дела.
Нас всех высадили раньше. Опять же, ну не высадили, никто никого не выкидывал из вонючего троллейбуса. Сами вылезли, как миленькие, не петюкая. Я тоже. И в самом деле, тут такие дела.
Толпа на Тверской была не густой, совсем не праздничной, но и на революционную массу из учебника не походила. Чесгря, революционная масса из нее была, как из говна пуля. Масса готова сражаться, а эти пришли посмотреть, ну и немножко похулиганить. Точнее, посмотреть, как хулиганят другие.
Другие не дремали. Те самые ребята, что остановили наш троллейбус, убедившись, что он пустой, подкатились ему под бок и дружно, гуртом, нажали. Большая железная коробка колыхнулась, но устояла.
Закричали, налетели еще. В школе на переменке дурачки-первоклассники так «жмут масло» - накатываясь на притиснутых к стенке.
Я смотрел на них даже без ненависти. Я был тем, что тогда называли бранным словцом «патриот», - так вот, я был патриотом, русским патриотом, вполне себе красно-коричневых, как стали выражаться много позже, воззрений.
И я ненавидел бы всю эту толпу, если бы здесь были те, кого стоило ненавидеть. А так - я мечтал о залпе, об одном-единственном ружейном залпе. Хватило бы одного, даже не свинцом, а солью, как в «Кавказской пленнице», солью в эти задницы, чтобы все эти любопытствующие и хулиганящие сикнули врассыпную.
