дней, стала пятеро; потом еще больше. Дни становились короче. Мороз стискивал город в своей огромной пасти. Семь собак спали, сгрудившись, в Мамочкином лежбище, а Ромочку уложили в самой середине. Ему снилось, что Чужаки охотятся за ним.
В темноте Ромочка почувствовал, что Мамочка подняла голову. Ее он живо представлял даже в темноте: припала к земле, уши прижаты. Она тихо зарычала, разбудив остальных. Собаки проснулись и забегали по логову, тихо скуля. Последние дни они старались держаться вместе. Больше никто не охотился в одиночку, и логово звенело их рыка и лая, как пчелиный улей летом.
Однажды Чужаки подобрались совсем близко. Они кружили вокруг их убежища. Даже Ромочке казалось, что он их чует. Он в ужасе смотрел в темноту. Только бы Мамочка перестала рычать, дала понять, что опасность миновала! Потом, когда все закончится, Мамочка оближет и успокоит его…
Когда она, наконец, успокоилась и в логове стало легче дышать, все вместе поднялись наверх, в развалины. Семья окружала Ромочку, пока он мочился. Он старался пометить как можно больше мест, раз его метки отпугивали Чужаков. Едва рассвело, все отправились промышлять на мусорную гору.
В логове им пока нечего было опасаться, хотя голодные Чужаки и выследили их. На гору стая выбиралась теперь только днем — и все реже. Ни на самой горе, ни в лесу они не встречали других собак. Все как будто вымерло. Куда подевались другие здешние собаки? Может, перебрались в город, где их перестреляли; а может, их слопали Чужаки. Ромочка заметил нескольких собак из других стай, которых он помнил еще щенками; собаки жались поближе к кострам и людям из трущобного поселка. Ромочкина стая тоже приучилась охотиться возле костров. Они все вместе перебегали заснеженный пустырь к поселку, рассредоточивались вокруг лачуг, а перед тем, как возвращаться, снова встречались и шли домой все вместе. Почуяв запах Чужаков, они оставались в поселке и выжидали. Они начали и возвращаться только днем. Поэтому на то, чтобы добыть пропитание, оставалось все меньше времени. Они бежали долго, кружными путями, мимо холодных, необитаемых складов и, наконец, возвращались на свою территорию.
В середине зимы ночи совсем утратили летнюю темень и стали грязно-оранжевыми — и наверху, и внизу. Дни были короткими и серыми — где посветлее, где потемнее. В логове Ромочка только днем различал во мраке собачьи глаза и фигуры. Кроме них, он ничего не видел, зато слышал их и знал, где находится каждый из его стаи. Чужаки заняли брошенную стройплощадку. В те дни, когда удавалось выбраться на гору, Ромочка караулил мусоровозы и первым бросался к каждой новой партии мусора. Он старался набить свой мешок под завязку, чтобы еды хватило подольше. Но если ему и удавалось что-то собрать, всей стае приходилось охранять его от других собак и людей. Потом они неслись домой, всякий миг опасаясь нападения Чужаков. Самым сильным в стае был Серый; поэтому Ромочка бежал с ним рядом, закинув мешок на плечи. Он то и дело подгонял Серого, шлепал его и требовал от него подчинения. Он всецело полагался на разведчиц — Мамочку и Золотистую, которые предупреждали их о приближающихся Чужаках. На бегу Ромочка думал только о своем мешке с добычей и о Сером. Остальные бежали сзади, прикрывая его. После того как они дважды доставили таким образом в логово еду, Серый все понял, и они стали проворнее.
При свете Ромочка заметил, что Мамочка, братья и сестры как-то осунулись, отощали — кожа да кости и большие головы. Особенно похудела Мамочка. Собаки худеют равномерно, поэтому Ромочка долго ничего не замечал. Он ощупал собственную грудь. Он тоже стал похож на мешок с костями под безволосой кожей. Время от времени они кого-нибудь убивали, и тогда им случалось полакомиться свежатинкой. В основном приходилось питаться объедками, добытыми наспех, в торопливых набегах на свалку. Одних объедков им явно не хватало.
Ромочка по-прежнему сосал Мамочкино молоко. Какое-то время — пока молоко у нее не пропало — он набирал полный рот молока и поил братьев и сестер. Пока Ромочка насыщался, остальные толпились вокруг в ожидании. Он на ощупь определял, кто есть кто, а делился не всегда. Когда успевал особенно сильно проголодаться, он выпивал все сам. Он не делился и если был в дурном настроении — а иногда и просто так, с досады.
Чужаки громко завывали в развалинах церкви. Они еще не переступали запретной черты, но тоже проголодались.
Ромочка начал мастерить оружие. Он собрал целую коллекцию гвоздей и шипов. Потом подобрал кусок металлической трубы, которой удобно было забивать гвозди в короткие доски. Иногда во время работы руки примерзали к металлу. Тогда он мочился на руки, чтобы оттаяли. Ужасно мерзли пальцы; Ромочка обернул трубу в старую тряпку, а на руки надел несколько пар носков. Он долго забивал гвозди в доски. После работы Мамочка старательно вылизывала ему руки. Ромочка согревал ладони, прижимая их к животу или сунув между ног. И все же он так мерз, что мог работать, только если рядом оказывался кто-нибудь теплый. Ромочка научил Серого, самого пушистого брата, у которого были самые острые клыки, жевать палки и поленья с одного конца: так получались хорошие дубинки. Скоро Ромочка смастерил несколько разных дубинок и забил множество гвоздей в доски у дальней стены логова. В темноте он проверял, не шатаются ли гвозди. Он остался доволен своей силой и своими новыми железными зубами. Если Чужаки еще сунутся, он им покажет!
Ромочка проснулся после прерывистого сна и сразу, еще не открывая глаз, напрягся. Все остальные уже не спали. Несмотря на тишину, логово окутал ужас. Ромочка пока ничего не понимал, зато собаки — как и Чужаки — все поняли прекрасно. Переменился ветер.
Хотя с севера не тянуло ничем, собаки ощетинились. Ромочка подполз к дальней стене, где был его оружейный склад. Он не видел, но чувствовал, что все рассредоточились и ждут — каждый на своем месте. У входа караулили двое самых сильных. Черный и Серый. Золотистая, Мамочка, Черная и Коричневый беспокойно бегали поодаль. Пошарив по полу, Ромочка нащупал свое оружие: доску, утыканную гвоздями. Рядом с ним, прижав уши к голове и оскалившись, лежала Белая Сестрица. Она сипло дышала. Ромочка чувствовал ее страх. Все они тоже знали, где он, как знали, что Ромочка сейчас начнет размахивать своими деревяшками. Охраняя его, они держались в некотором отдалении.
Долгое время ничего не менялось. Вдруг все зарычали и напряглись, хотя Ромочка по-прежнему не чуял чужого запаха. Он закрыл глаза, чтобы не таращиться вслепую в стылый мрак, стиснул зубы, закряхтел и размахнулся посильнее, Шумно выдыхая. Ромочка готов был визжать от страха. Он занес доску над головой…
И вдруг все разом почуяли Чужаков, и вся стая взорвалась рычанием. Послышался шорох, треск, грохот, глухой удар. Ромочка услышал грозное рычание. Его переполняла ярость. Серый, скуля от боли, катался по полу, сплетясь с Чужаком в тугой клубок. Вот вперед метнулась Белая, и у входа покатился второй клубок. Из обоих раздавалось низкое незнакомое рычание и пыхтение. Чужие звуки! У темного входа возня; снова шорох, глухой удар — и низкий злобный рык. В ответ грозно зарычала Мамочка. Она лязгнула челюстями, дергала Чужака, застрявшего в туннеле, а тот рычал от боли. К Мамочке присоединились остальные. Все вместе вцепились в незваного гостя клыками, дернули, потащили — и началась драка не на жизнь, а на смерть. Собаки дрались молча, лишь время от времени кто-то шумно дышал. А потом наступила тишина.
Дрожа всем телом, Ромочка опустил занесенную над головой доску с гвоздями. Он чуял запах крови. Мамочка и Золотистая отволокли мертвого Чужака к стене. Стая обступила труп. Все обнюхивали его, узнавая, что произошло. Потом кинулись на второго незваного гостя, но тот успел выбраться наружу. Его не преследовали. Серый как-то странно бегал по логову — он ковылял на трех лапах.
Чужаки снаружи завыли, и все притихли, насторожились. На сей раз вся стая сгрудилась у входа за Мамочкой. Белая Сестрица оставалась рядом с Ромочкой: она охраняла его. Ромочка, часто дыша, выставил вперед свою доску с железными зубами.
— Лучше нас никого не найти! — вдруг сказал Ромочка.
Он отчетливо увидел перед собой лицо своей первой мамы, ее печальные глаза и кривую улыбку. Она часто так говорила. Первую мать он не вспоминал уже давно и почти забыл, какое у нее лицо. Она была такая красивая! Хотя и без шерсти и с очень короткими зубами. Вспомнив ее, Ромочка почувствовал себя увереннее. Первой маме каким-то образом удалось пробраться мимо Чужаков, прорваться к нему — должна же она убедиться, что он не жует козявки и не держится за писю. Первой маме не понравятся ни его
