есть силы дернул. Ему удалось оторвать кота от Серого — вместе с клоками его шерсти.
Кот вдруг извернулся и с силой хлестнул Ромочку лапой по лицу. Ромочка выронил кота и в ярости пнул его ногой; кровь у него кипела от ярости и от саднящих царапин. Серый, полуослепший и обезумевший от боли, беспомощно тыкался носом в землю, пытаясь найти кота. Наконец, он схватил врага, укусил его за лапу. Кот испустил утробный вой, царапнул его и высвободился. Но совсем избавиться от них ему не удалось. Ромочка занес дубинку и, косясь на злобно рычащего Серого, пошел на кота. Попался!
Кот так неистово боролся за свою жизнь, что Ромочке стало его жалко. Он бы с радостью отнес живого кота к ним в логово… Убил он его почти случайно — дубинка угодила коту по голове. Ромочка нес добычу и очень гордился собой. Они поужинают котом. Кот храбро сражался, и у него оказалось вкусное, нежное мясо. Ромочка решил, что больше всего ему нравится есть храбрых и красивых. Рыжий кошачий хвост он присоединил к своей коллекции. Он собрал немало крысиных черепов, птичьих перьев, клювов, когтей, гвоздей, металлических шипов и монет.
Ромочка и Серый первыми из всей стаи убили настоящего, взрослого кота. После того случая все, наконец, признали в Ромочке полноценного охотника.
Потом Ромочка подружился с поварихой из ресторана «Рим». Видимо, Мамочка была знакома с поварихой еще раньше. Сначала Ромочка только наблюдал издали, как Мамочка робко ластится к толстой женщине. Он понял, что можно не бояться, когда повариха вынесла Мамочке огромную миску со спагетти и мясными тефтелями. Пока Мамочка пожирала вкусную еду, повариха, скрестив толстые руки над большой грудью, все время что-то тихо говорила ей. Мамочка прижимала уши, а глаза у нее, пока она ела, оставались добрыми и даже почти доверчивыми.
В следующий раз они пошли к «Риму», прихватив с собой Золотистую и Черного. Оба они остались в переулке, а Ромочка вместе с Мамочкой ждали в пятне света у двери черного хода. Мамочка один раз коротко залаяла и села, выжидая и виляя хвостом. Повариха вышла, заметила Ромочку — и оцепенела.
— Меня привела хорошая собака Мамочка, — быстро сказал Ромочка.
Услышав его голос. Мамочка удивленно вскинула голову, потом лизнула его в руку и снова завиляла хвостом.
— Я думала, она бродячая, — сказала повариха, хмурясь.
— Да, — ответил Ромочка. — И я тоже. — Он поднял четыре пальца. — Четыре собаки.
Он позвал Золотистую и Черного. Те вышли из-за угла, но все равно робко жались к стене дома. Подходить ближе они боялись. Ромочка ткнул пальцем поочередно в Мамочку, Золотистую, Черного, а потом в себя:
— Мы четыре собаки.
Толстая повариха рассмеялась. Смех у нее был булькающий, сочный. Черный и Золотистая убежали бы, но Ромочка и Мамочка своей уверенностью держали их на месте.
— Ладно… значит, подать вам ужин на четверых? Сейчас Лауренсия вас угостит вкусненьким!
Еще смеясь, повариха скрылась за дверью. Вскоре она вернулась, неся в руках четыре миски с дымящимися равиоли. Ромочка обрадовался: вот это — настоящий собачий ужин! Повариха передала миски ему, и он отнес их по одной трем собакам, а последнюю взял себе.
— Ты хорошо воспитан, молодой человек. Тебе вилку дать? — спросила повариха.
Ромочка покачал головой и набросился на еду. Он даже покраснел от наслаждения, так ему было вкусно.
Потом довольные и сытые Ромочка, Мамочка, Черный и Золотистая пустились в долгий и опасный обратный путь. В одном переулке они заметили кота; тот зашипел на них, но они даже не стали за ним гнаться. Услышав милицейскую сирену, все завыли. Добравшись до пустыря перед своим участком, они стали бегать и гоняться друг за другом, как маленькие.
Ресторан «Рим» открывался поздно. Чтобы попасть туда, нужно было долго пробираться по чужой человечьей и собачьей территории. Заходя на чужую территорию, стая вступала в потасовки. Иногда приходилось бежать. Тогда они шли в обход, долго рыскали по округе, выжидали и крались по холодным переулкам — в общем, вели обычную жизнь. Если им везло, они добирались до ресторана быстро, но иногда на дорогу уходило полночи. После полуночи Лауренсия кормила их остатками, которые раскладывала на восемь мисок. Домой они иногда попадали только к рассвету — сытые и сонные.
Когда Ромочка впервые привел к ресторану всю стаю, Лауренсия только головой покачала:
— Сколько вас, молодой человек?
— Вот мы все, — ответил он.
Что-то бормоча себе под нос, повариха наблюдала, как он разносит еду оробевшим собакам. Заметив, что себе он снова взял еду последним, она опять похвалила его. После того как все поели, Ромочка поднял с земли миски и вернул Лауренсии. На миг она коснулась его руки своей — мягкой и теплой. Ромочка дернулся, и все же ему стало приятно.
Лауренсию он обожал и нисколько не удивлялся тому, что в его миске еда была получше, чем в мисках остальных. Повариха старалась кормить его не объедками, а чем-нибудь свеженьким и горяченьким.
— Где ты живешь, дикареныш? — спросила Лауренсия, до того напевавшая песню на каком-то незнакомом языке.
Ромочка вскинул голову. Собрался было ответить, но вдруг чего-то испугался и промолчал. Мамочка, умей она говорить, ни за что не выдала бы, где их логово. И даже глуповатый Черный не стал бы болтать. Перед Ромочкиными глазами всплыла яркая картинка: Черный заботливо метит территорию. Ему хотелось рассказать Лауренсии все о себе, но он молча, широко раскрыв глаза, смотрел на нее.
— Нигде, — медленно ответил он.
— Тепло тебе зимой в твоем Нигде?
— Да, в нашем доме тепло и уютно. — Он опустил голову и задумался. Он ее обманул. Рассердится ли она? Посмотреть на нее он не смел.
Мамочка, забеспокоившись, начала тихо подвывать. Пора уходить! Ромочка решил сообщить Лауренсии хоть что-то — в виде извинения. Он поднял голову.
— Меня зовут Ромочка, — сказал он.
Лауренсия просияла и протянула к нему свою толстую руку.
— Иди сюда! — позвала она.
Сначала зарычала Мамочка, потом к ней присоединились остальные. Собаки перестали есть и сбились в стаю.
— Тихо, тихо, — сказала Лауренсия, протянув им другую руку. — Хорошие собачки… я не обижу вашего драгоценного принца. — Она требовательно манила к себе Ромочку.
Ромочка улыбнулся своей редкой, радостной улыбкой и вложил свою руку в ее ладонь. Он густо покраснел, когда она пожала ему руку. Лауренсия завела его в дом. В сам ресторан они не вошли; судя по запаху, он находился в конце длинного темного коридора. Лауренсия толкнула маленькую, обитую войлоком дверь. Следом за Лауренсией Ромочка перешагнул через порог. Она щелкнула выключателем, и под потолком узкой, беспорядочно заставленной каморки загорелась лампочка. С одной стороны стояла низкая просевшая кровать, от которой сильно пахло Лауренсией; напротив он увидел скамью с электроплиткой и три полупустые консервные банки. Сбоку от плитки лежал батон хлеба, отрезанный с одного конца. Вся скамья была усыпана мелкими крошками. С одного краю батон пах сухим хлебом, но изнутри тянуло свежим. Как здесь уютно и красиво! Ромочке не верилось, что Лауренсия пригласила его к себе. Наверное, у нее сухие одеяло и постель. Все здесь так красиво, и везде крошки еды. Очень удобно, если захочется поесть.
На стене висела выцветшая картинка: голубое небо над освещенным солнцем городом. Лауренсия вздохнула и прошептала:
— Я вернусь, как только откуплюсь от этих мерзавцев!
Она взяла с высокой изогнутой полки коробку с печеньем, вынула три штуки и сунула Ромочке. Потом повела его на улицу.
— Проваливай, caro[1] — приказала она, — а то мне влетит.
