Ромочка шел домой, плавясь от счастья. Мамочка обнюхала его с ног до головы. Она почему-то очень разволновалась. Ромочка понюхал свои ладошки. От одной пахло маслом и печеньем. От другой пахло Лауренсией. Жиром, едой, потом и женщиной. А за всеми явными запахами слабо потянуло гарью — как будто ее старый пот превратился в пепел.
Из уважения к Лауренсии и Мамочке Ромочка почти перестал разбойничать и нападать на людей. Летом он обходился мелким воровством и попрошайничеством и брал с собой обычно только Белую и Серого. Иногда Ромочка вспоминал Коричневого: погибший братец злился редко и очень радовался, если им с Ромочкой удавалось долго побыть вдвоем. Серый ничего не имел против попрошайничества, но вея себя беспокойно. Он так и норовил сбежать, стоило Ромочке отвернуться. Черная вела себя агрессивно и потому для попрошайничества не годилась. У нее на морде навсегда застыло злобное выражение, от которого Ромочке так и не удалось ее избавить.
Несмотря на странную Ромочкину внешность и бьющее в нос зловоние, городские жители почти не замечали его. Ромочка заметил, что в общественных местах люди перемещаются как слепые — молча, не улыбаясь. Они никогда не смотрели на окружающих. Глаза и мысли поворачивались внутрь себя. На городских детей — красивых, чистеньких, хорошо одетых — еще иногда обращали внимание. Им даже улыбались. Зато немытые и вонючие бомжата не вызывали интереса ни у кого. Слишком много шатается по улицам беспризорных, брошенных детей. Их безопаснее вовсе не замечать.
Бывало, прохожие протягивали бомжатам еду или деньги, но не разговаривали с ними, не проявляли никакого любопытства. Подавали молчаливо и привычно — как, например, ходили в театр. Ромочку влекла к себе площадь у входа в метро. Ему хотелось нарушить привычный порядок вещей, заглянуть взрослым в глаза, напомнить, что он тоже живой. Даже Белая и Серый кое-кого здесь знали. Они едва заметно повиливали хвостами, заметив тощую женщину в красивом платье или дворника из военного музея, от которого пахло водкой и ирисками. Белая и Серый были собаками крупными, и фигуры у них были похожи — одинаково стройные лапы и хвосты бубликом. И красивые морды с широко расставленными глазами — желтыми с черными ободками. А кроме того, пунцовые языки, белоснежные клыки и остроконечные волчьи уши. Многие радовались, когда их признавали и отличали такие красивые животные.
Ромочка и поощрял, и сдерживал собак: ему не нравилось, когда они подходили близко к людям. С другой стороны, их вежливость помогала успешной охоте. Он изображал из себя мальчика-хозяина. При людях он никогда не бегал на четвереньках, не лизал и не нюхал собак. И не рычал, кроме тех случаев, когда его вынуждали. Теперь все окрестные жители знали, что он собирает объедки для собак, и некоторые жильцы ближних домов специально приносили ему зачерствелые пироги, хлеб, мясо и кости. Он собирал столько хорошей еды, что члены его стаи стали лоснящимися, гладкими — они выглядели куда лучше, чем большинство бродячих и диких псов. Ромочке разонравилось питаться падалью, найденной на свалке. Он брезговал рыться в мусоре и отбросах.
У метро им почти ничто не угрожало. В форме здесь ходили в основном инвалиды войны, но они, как Ромочка, тоже побирались и просили подаяния. Банды скинхедов и беспризорников предпочитали кучковаться не в таких людных местах. Если Ромочка видел у входа в метро, в подземном переходе, у церквей и гостиниц жителей мусорной горы и леса, он радовался им. Он понимал, что они, в отличие от городских прохожих, сродни ему. Лесные жители тоже его узнавали. В глазах у них вспыхивали искорки, хотя они не доверяли ему и побаивались его. Обитатели свалки не желали знаться с Ромочкой, хотя их многое объединяло: они жили на одной территории. Ромочка радовался этим искоркам узнавания. Иногда он специально, просто так, разыскивал в городе людей со свалки. И все же их родство становилось ощутимым только в городе. На горе и в лесу он, как и прежде, оставался их врагом.
Бомжи настороженно следили за новым, одомашненным Ромочкой. Все обитатели мусорной горы и трущобного поселка знали: кроме двух красивых со-бак-«артистов» у него есть много других псов.
Как-то раз Мамочка и Золотистая притащили в логово невиданную добычу. Ни Ромочка, ни остальные такого ни разу не нюхали. Перед ними лежала огромная птица с переливающимися синими перьями, сломанной и изуродованной длинной синей шеей, белым оперением вокруг клюва и странным венчиком зеленовато-синего пуха на голове. Птица лежала на полу, раскинув крылья с коричневой подпушкой и выставив мощную грудь. Как много еды! Собаки припали брюхами к земле. Все ждали, когда Мамочка и Золотистая дадут сигнал к началу пира. Они же горделиво медлили над огромной птицей, позволяя остальным ее обнюхать. Собаки зарывались носами в перья и жадно вдыхали аромат мяса.
Ромочка тоже зарылся носом в перья и наслаждался птичьим запахом, хотя запах смерти для него по-прежнему оставался новым. Убитая птица была еще теплой. Ромочка перебирал пальцами пышный плюмаж. Перья были длинные, с него высотой, и толще, чем целая груда одежды. Не обращая внимания на рык Золотистой, он дернул птицу за крыло, переворачивая ее на бок. Какая же она тяжелая! Настоящая еда. Как они, интересно, приволокли ее домой? Потом на глаза ему попался хвост. На каждом пере блестели кружки, похожие на глаза. Они переливались, как весенние лужицы в сумерках. Как будто ему подмигивала сама весна. Тявкнув от радости, Ромочка перекатил птицу на спину и присел на корточки над пучком перьев. Сейчас все наедятся досыта — а перья он потом заберет себе.
Собаки извивались, виляли хвостами, прядали ушами. Потом Черный, Ромочка, Золотистая и Мамочка начали ощипывать добычу. Они изо всех сил дергали за перья, кашляли, задыхались, очищали глотки языком и лапами и снова тянули. Ромочка набрал перьев в обе руки и дернул. Остальные впились в ноги и крылья по бокам. Очень скоро они разорвали птицу на части. В морды им ударил резкий запах мяса и внутренностей. Припав к земле и прижав уши, они подползали к добыче, слушая рычание Мамочки и Черного.
Ромочка отпихивал братьев и сестер, хватая их за морды. Он отыскивал самые лакомые кусочки. Ромочка немного разочаровался, поняв, что их добыча — самец. Самки гораздо вкуснее: если порыться во внутренностях, можно найти рядок желтков без скорлупы — любимое Ромочкино лакомство. Он погрузил обе руки по локти в остывающие внутренности, отыскивая в скользких и липких кишках второй желудок, сердце и печень. Если морда брата или сестры оказывалась слишком близко, он отгонял нахалов рычанием. Вот он нащупал упругое, скользкое сердце и сильно дернул. Только с третьего раза ему удалось вырвать сердце. Ромочка поспешно сунул его в рот; такое большое, что не сразу удалось его раскусить. Он жевал его, тихо рыча, а руки не бездействовали: он продолжал рыться во внутренностях, ища печень. Рядом с ним жадно ела Белая.
Ромочка нащупал сочный тугой шарик второго желудка и быстро сунул его за пазуху. Самое главное — найти печень раньше остальных! Ромочка выставил локти в стороны. Наконец, он нащупал то, что искал: печень. Доставать ее надо осторожно, чтобы не раздавить желчный пузырь. Тогда еда станет горькой, несъедобной.
Довольный, он сел. Ощупал печень пальцами, нашел желчный пузырь, осторожно откусил его и выплюнул на пол. Потом сунул за пазуху печень и продолжил жевать сердце, помогая себе руками. Проглотив сердце, достал из-за пазухи второй желудок, раскусил его пополам, вытряхнул на пол песок и остатки непереваренной пищи и впился зубами в нежное мясо и резиновую оболочку. Он жевал, время от времени сплевывая попавший в рот песок или перо. Теперь он не рычал, а скорее, тихо гудел.
За едой он следил за остальными. Собаки расположились вокруг истерзанной большой птицы, как лепестки огромного цветка. Каждая лежала на брюхе, придерживая лапами самые лакомые кусочки. Время от времени кто-нибудь подползал ближе, хотя старшие угрожающе рычали, и, нерешительно тычась в птицу носами, отыскивал кусочки повкуснее. Мамочка, которая, как всегда, сидела рядом с Ромочкой, злобно кусала всех, кто дрался или слишком быстро пожирал свою долю. Мамочка всегда ревностно следила за тем, чтобы Ромочку не обижали. Его доля была неприкосновенной, а самое вкусное он спрятал под одеждой. На долю Черного тоже никто не покушался. Никто не смел даже посмотреть в его сторону или прижать кусочек его доли робкой или уверенной лапой.
Потом все разбрелись по логову, разлеглись по углам и принялись наслаждаться остатками. Ромочка подтащил красивые перья к своему тайнику в дальнем углу логова и начал раскладывать их то так, то сяк. К нему подбежала Золотистая. Она несла в зубах переливающуюся синюю голову. Золотистая легла рядом с Ромочкой и принялась грызть клюв и мелкие косточки. Когда она нечаянно сломала арку, которую Ромочка построил из перьев, он злобно прогнал ее. Увидев, что она жует красивый хохолок птицы, он погнался за
