- Почему? - искренне удивился он.
Надя вздохнула и объяснила ему как непроходимому тупице:
- У меня нет купальника.
- Почему же ты его не взяла с собой?
- Он был в пакете. А пакет, сами видели где.
- Видели, - согласился Пругов. - Но почему 'вы'? Я думал, мы этот вопрос уже обсудили.
- Хорошо, - улыбнулась Надежда, - будем считать его закрытым. - И вдруг звонко рассмеялась: - Ха-ха- ха! Ни фига себе! Вот, что значит
- любимые босоножки! - Надя подняла руку, в которой держала за ремешки белые мокрые босоножки. - Утону, но любимую обувку ни за что не брошу!
Пругов смотрел на ее молодое смеющееся лицо, на темные волосы, ставшие от воды почти черными и нестрашными ручными ужиками сползающими на плечи, на красивую загорелую руку, поднятую вверх и держащую босоножки, с которых капала вода, и какая-то теплота наполнила его душу. Пругову захотелось обнять Надежду. Очень сильно захотелось.
'О, черт меня побери! - подумал он. - Еще каких-то полчаса назад я даже не подозревал о существовании этой женщины: не обратил на нее никакого внимания ни на пирсе при посадке, хоть и шел следом за ней по трапу, как она утверждает, ни потом - на палубе яхты за всю двухчасовую прогулку по морю. Все два часа простоял у борта, выкурил полпачки сигарет и никого не замечал вокруг. Никого. Думал о своей писательской судьбе, которая, судя по всему, заканчивается - окончательно и бесповоротно. Думал, и не замечал, что рядом - такая прелесть! И веснушки на ее сморщенном от смеха носу - прелесть!
Стоп! Что за жеребячьи восторги? Влюбился ты, что ли на старости лет?'.
- И все же надо просушить одежду, - строго сказал он. - Давай, уйдем за гряду камней. Туда, - он показал рукой влево. - Там другая бухта и туда не высаживался ни один туристический десант. К тому же, те, кто высадился, заняты исследованием пещер. Наверное, они хотят отыскать пиратские сокровища…А если кто и забрел случайно, мы еще дальше уйдем. Туда, где вообще никого нет.
Надежда отрицательно покачала головой:
- Ни за что!
- Я обещаю: подглядывать не буду. Хотя, если честно признаться - сделать это мне будет очень трудно.
- Нет.
- Ну почему: нет? - почти обиделся Пругов. - Что в этом такого предосудительного? Здесь многие загорают топлес. Иностранки, так они вообще…
- Не-ет. Я не иностранка какая-нибудь. Я - русская.
- Тогда надо вернуться на яхту и там переодеться, - решил использовать Пругов свой последний аргумент.
Надя посмотрела на Пругова с испугом, даже с ужасом.
- Пойдем за гряду, - решила она и первой пошла в указанную им сторону.
Та бухта, в которой они оказались, была совершенно неудобной.
Пругов так ее и окрестил мысленно - 'неудобная бухта'. Тропинка тянулась вдоль границы воды и была очень узкой, а скала почти отвесно шла вверх. И они пошли дальше. Следующая за 'неудобной' бухта, а точнее, бухточка, отвечала всем их требованиям - там был небольшой галечный пляж, она была отгорожена от 'соседки' грядой высоких островерхих валунов, а из скалы торчали какие-то корни, на которых можно было развесить мокрую одежду.
- Я останусь здесь, - объявила Надежда, остановившись посреди пляжа. - А ты повесь свои шорты и майку на корешок и вернись в ту бухту, которую мы прошли. Только не высовывайся из-за камней. Обижусь.
- А может, я тут побуду? - улыбаясь, спросил Пругов. - Отвернусь, да и все. Буду смотреть на море и на чаек. И не буду поворачиваться.
Надя внимательно посмотрела на Пругова, улыбнулась в ответ и милостиво разрешила:
- Уговорили, Андрей Олегович. Я вам доверяю…То есть…, я доверяю тебе…Андрюша.
То, как она произнесла его имя, повергло Пругова в состояние, близкое к сексуальному буйству, но он сдержался и стал раздеваться.
Когда стянул через голову, прилипшую к спине, футболку и посмотрел на Надежду, он увидел в ее взгляде заинтересованность. Но она тут же отвела глаза в сторону. Пругов снял шорты, а кроссовки уже стояли на плоском камне и целились наполовину вытащенными стельками в светло-серое небо.
- Повесь одежду и сядь там. - Надя указала на камень, стоящий у начала гряды. - И смотри, чтобы сюда никто не забрел.
- Слушаюсь и повинуюсь, - угрюмо проворчал Пругов и, оставив одежду на ближайшем от него корне, отправился к указанному камню, спиной ощущая, что Надежда раздевается.
- Ай! - услышал он вдруг ее вскрик и повернулся.
Единственное, что успел заметить Пругов - руки с растопыренными пальцами, закрывающие живот. Не грудь, что выглядело бы более естественно, а живот, будто именно он - самое интимное женское место. А грудь он разглядеть не успел, Надежда резко повернулась спиной и крикнула:
- Ты обещал не подглядывать!
- А что ты орешь как резанная? - возмутился Пругов, отворачиваясь, и подумал: 'Играет она со мной что ли? Как кошка с мышкой. Дразнит? Ждет, когда я с ума по ней сходить стану?'.
- Извини, я нечаянно. На камень острый встала.
- Ты что, старый козел? - тихо говорил сам с собой Пругов, усевшись на камень и уставившись на тропинку 'неудобной' бухты. - И впрямь с ума сходить начал? Какая-то вертихвостка, лишенная мужниного внимания, решила испытать на тебе свои чары, а ты и растекся, как молокосос? Она собралась развлечься, оставив своего обожравшегося халявным вином муженька на яхте, повилять у тебя перед носом своим хвостиком. Это понятно. А ты? Нет, чтобы просто трахнуть ее на пустынном турецком берегу, да и забыть к чертовой матери. Нет, ты думаешь, что она не такая. Что она - прелесть, непосредственная, но притягательная прелесть. И что ты ей не безразличен. И что у тебя с ней возможен не просто секс, но и что-то другое, похожее на душевную близость. Бр-р-р! Такие мысли до добра не доведут. Бросай это все, поворачивайся и иди к ней. Она ждет. Не будь валенком. Иди.
Ты же этого хотел. Или нет? Или да? Или что? Иди, престарелый Казанова!
Что-то не давало ему повернуться и подойти к раздетой женщине.
Что?
Пругов услышал всплеск у себя за спиной и рефлекторно повернул голову.
Надежда была в море, она плыла вдоль берега, но не в его сторону
- от него. Ее тело в воде виделось Пругову белым зыбким пятном.
- О морских ежах не забудь, - крикнул он.
Надежда повернула в его сторону голову, только голову.
- Тут дно чистое, - крикнула в ответ. - Никаких ежей не видать, одна галька. А вода теплая, как подогретая. Как парное молоко. - И потом, подумав: - Можешь тоже искупаться. Только близко не подплывай.
Пругов не стал себя уговаривать. Прямо с камня, на котором сидел, он бросился в эгейскую волну. Вообще-то, в 'эгейскую волну' - это так, образно. Волны не было; море было спокойным и ласковым, ручным.
Сильными гребками Пругов отплыл от берега метров на пятьдесят, потом развернулся и медленно поплыл обратно.
Надежда стояла в воде, недалеко от берега спиной к нему. Она чувствовала, знала, что он плывет в ее сторону, но не поворачивалась и не останавливала его. Она ждала. Пругов подплыл и нежно взял Надю за плечи. Она дрожала, как осиновый лист. Дрожат либо от холода, либо от страха. Было тепло, Надя дрожала от страха. Она боялась его?
Нет, наверное, она боялась себя. Пругов осторожно прикоснулся губами к ее мокрой шее, и, продолжая оглаживать плечи и руки, добрался до груди, ожидаемо большой и мягкой и неожиданно оказавшейся маленькой и упругой. Она не сопротивлялась, позволяла ласкать себя, сжимать и разжимать тугие мячики
