имя не этническим, а топографическим, т.е. происшедшим от имени реки. [92]) Тот–же учёный в своей ранее вышедшей работе (Osteuropaische und ostasiatische Streifzuge, 1903) для названия области к Востоку от Азовского моря предпочитал чтение ???????? в Перипле Эвксинского Понта, чтению ??????? у Прокопия; по моему мнению второе чтение более правильно, ибо я считаю это название греческим и слово Эйлюзия лучше этимологизируемым, чем Эйдузия [93]. Подводя итог результатам, добытым работой Немети, особенно отмечаем ценное указание на карту блаженного Иеронима. Известие Страбона частью было уже известно в литературе. Готское же предание не имеет исторического значения.
В связи с приведением и разбором историко–географических данных отметим довольно подробные соображения по нашему вопросу, предпосланные Шарпантье его исследованию о происхождении Тохаров (см. Jarl Charpentier, Die ethnographische Stellung der Tocharen в Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaf, том 71, 1917, стр. 347–389). Указывая на то, что большинство исследователей считает Хунну Турками, он думает, что греческое ??????, латинское Phuni есть передача с опиской имени Хунну (см. у него стр. 351 и 354–5). Автор не знаком с исследованием Немети и признаёт известия Страбона и Плиния древнейшими на Западе об этом народе в форме ??????, Phuni (см. у него стр. 355–6). Интересны в параллель неизвестных Шарпантье Huni–Scythae отмечаемые им на Tabula Pentingeriana и у Ровеннского Географа Utio–Scythae (т.е. Utii–Scythae), которые сближаются им с Уитиями (у Плиния вместо этого имени стоит Udini, см. у него, стр. 356). Так же, как и мы в нашей работе, Гуннов у Дионисия Периегета он не считает возможным отожествлять с этими Уитиями. Он отмечает интересный факт упоминания Дионисием Периегетом и ?????? и ???????, при чём последних считает перешедшими к нему из более древних авторов. Интересно также, что это–же имя он находит у Иордана, именно в Форме Phrini (см. стр. 355 его статьи; греческие варианты у Дионисия Периегета и латинские у Плиния приведены у него на стр. 355, пр. 3 и 354, пр. 7). Считая Гуннов Дионисия предками позднейших Гуннов (см. у него, стр. 356, пр. 5), этот учёный отожествляет в основе Хунну и Гуннов.
Некоторое движение получил также вопрос об отношениях Гуннов и Мадьяров. Собственно языковые отношения не рассматривались в литературе подробно со времени отмеченных в моей работе исследований Вамбери. Касаясь вопроса о гунских влияниях в венгерском языке, венгерский лингвист Б. Мункачи (В. Munkacsi, Hunnische Sprachdenkmaler im Ungarischen в Кеleti Szemle, II, 1901, стр. 186–198) отметил с общей точки зрения лишь то, что по его мнению восточно–алтайские элементы в венгерском языке проникли через турецкое (по типу чувашское) посредство; это внесено по его мнению в язык Угров Гуннами[94]. Н.И. Ашмарин в работе его о Болгарах и Чувашах (Болгары и Чуваши, Казань, 1902, из Изв. Каз. Общ. Арх., Ист. и Этн., XVIII), считая Гуннов Турками и предками Болгар и ссылаясь на отожествление имени Ирник в родословии болгарских князей с именем сына Аттилы Эрнак, сделанное Марквартом (см. у него, стр. 4–5), гунские слова «вар» — река, Днепр и имя жены Аттилы Кечка (Керка, ????? у Приска, Helche, Herche и т.д. в германском эпосе)[95], сближает с чувашскими вар «долина» и старочувашским именем Херкке (от слова «хер» = девушка; Денгизих отожествляет с турецким денгиз, Аттила с итиль, идиль, указывая на чувашскую замену звука д звуком т — см. у него, стр. 51–56).
Подробно был рассмотрен вопрос о взаимодействии народных преданий и их исторической основы в отношении Гуннов и Мадьяров в большой работе И. Блейера (J. Bleyer, Die germanischen Klemente der ungarischen Hunnensage в Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur, Band XXXI, 1906, стр. 429–600). В виду значения мадьярского предания для выяснения происхождения Гуннов мы в самых кратких словах ознакомим с выводами этого исследователя. Во введении (стр. 429–438) автор рассматривает литературу вопроса (преимущественно венгерскую), при чём устанавливает, что преобладающее мнение считает происхождение Мадьяров от Гуннов плодом письменных влияний поздней литературы. Относясь отрицательно к разбору Хиртом венгерской генеалогии Аттилы, считая таковую результатом книжного воздействия, он отстраняет непосредственную связь Мадьяров и Гуннов, ибо Гунны считаются им Турками, не имеющими непосредственной этнической связи с Мадьярами — Угро–Финнами (стр. 447). В конечном выводе собственного исследования (стр. 584–5) устанавливается, что отожествление Гуннов и Мадьяров развилось уже после поселения последних в их нынешнем местообитании и при том под славянским влиянием (стр. 592); основа же предания является германской, специально восточно–готской. Интересно замечание автора о Секлерах (стр. 584–585), у которых он определяет наиболее древним гунское предание; причину этого он установить не может и считает, что это может быть выяснено лишь тогда, когда, как он говорит, выяснится весь секлерский вопрос вообще. Попутно, наконец, автор говорил об остатках гунского языка, сохранившихся, как известно, почти исключительно в собственных именах (стр. 451 сл.). Имя Mundzuk y Иордана, ??????????? у Приска, тожественное Bendacuz въ мадьярском предании, ещё Мюлленхоф выводил из германского языка, какового происхождения, следуя тому же Мюлленхофу, являются Ruga, Octar и Bleda, тогда как Ellac, Hernach и Dengizich — имена «варварские». Имя Buda автор считает сомнительным, имя же Аттилы скорее всего считает готским («Vaterchen»)[96]. Добавлю, что Вреде (F. Wrede, Uber die Sprache der Ostgoten, Strassburg, 1891) считал готским имя гота Walamer’a (стр. 57 его соч.), имеющее, быть может, аналогию в гунских именах, имя же Totila, которое Гримм этимологизировал из готского (Tota, «Vaterchen») и признавал однозначащим с именем Аттилы, по мнению Вреде стр. 135–136), кельтского происхождения [97]. Мы приводим в этом случае эти этимологии потому, что хотя не существует теории готского происхождения Гуннов, но в небольшом обобщающем сочинении Р. Муха (R. Much, Deutsche Stammeskunde, 1920, 3–ье изд., стр. 37) о племенном составе германцев, Гунны, хотя считаются Турками, но находившимися под сильным готским влиянием, с готскими обычаями господствующего племени (имена Attila, Bleda, Munzuk Мух считал готскими). Наконец, в связи с вопросом о взаимоотношениях Гуннов и Мадьяров, отметим, имея в виду главным образом имя исследователя, статью известного специалиста по урало–алтайским языкам Винклера о финнизме Мадьяров (H. Winkler, Das Finneutum der Magyaren в Zeitschrift fur Ethnologie, XXXIII, стр. 157–171); статья эта, предположительно признающая Гуннов и Аваров Финнами или отчасти таковыми, обращает внимание на ясно выраженный монгольский тип в собственно мадьярском населении Венгрии[98]. В противоположность изучению языкового материала, оставшегося от Гуннов, значительно большое внимание уделялось в литературе тем памятникам языка, которые дошли до нас от Хунну. Это впрочем понятно, так как, во–первых, от языка Хунну до нас дошли не только собственные имена, как от языка Гуннов, а и некоторое количество других слов, а, во–вторых, со времени открытия и дешифровки Орхонских памятников более или менее неослабно существовал интерес к ознакомлению с языками и письменными памятниками, дошедшими до нас в той или иной форме от древних времён истории северо–восточной Азии.
Опять–таки через короткий срок после написания моей работы японский учёный Ширатори опубликовал свои наблюдения над сохранившимися в китайских источниках словами языка Хунну (К. Shiratorii, Sinologische Beitrage zur Geschichte der Turkvolker, II. Uber die Sprache der Hiungnu und der Tunghu– Stamme, в Изв. Акад. Наук, 1902, сентябрь, т. XVII, №2, стр. 01–033, о хуннуских словах спец. на стр. 01–07). В небольшом предисловии к своему разбору автор отмечает имена некоторых учёных, высказывавшихся по поводу племенной принадлежности Хунну (при чём неправильно считает основателем теории турчизма Дегиня, за коим яко бы последовали Клапрот, Риттер, Коскинен и др.; поддерживавшими монгольскую теорию он считает Иакинфа и Неймана), и в первый раз после нас в литературе упоминает точку зрения, устранявшую этническую принадлежность, и имевшую в виду лишь политическое соединение (разумея Каёна). Упомянув также некоторые объяснения хуннуских слов из более известных языков предшествующими исследователями (из турецкого и тунгузского, из турецкого и монгольского), автор считает наиболее близким к истинному народному имени произношение Кунну (Kungnu), основываясь, во– первых, на том, что до нас дошло в китайских источниках более точное произношение (именно Кунну), а, во–вторых, на том, что в тугюйском языке Орхонских памятников при наличности звуков k и г, не было звука х. Переходя к толкованию слов, автор отмечает таковых 16, при чём всем им даёт объяснения из турецких языков (последние 5 слов составляют собственно ту хуннускую фразу IV в. по Р.X., о которой мы говорили в нашей работе). Слова эти, приводимые без указания аналогий в других алтайских языках, кроме первого слова Ch’ang–li = турецко–монгольскому Tangri (небо), следующие: титул Shen–yu (yu произносилось ранее как ku, gu), Tang–yu, Tang–hu = cong (tschong) в чагатайском (большой), Jen–chi = abetschi, iptschi, evci (жена), Teu–lo = cur (с Вамбери) (могила). Eu–ta = oda (с Вамбери) (землянка), T’ushi, T’uk’i = dogru (по
