превратным понятиям о народах монгольского племени, обитавших в Средней Азии в древние времена» (т. I, отд. II, стр. 256). Здесь мы видим возражение против разделяемой многими учёными его времени теории о турчизме Хунну. Как убедительно возразил на неё Иакинф, насколько верны его взгляды — мы скажем далее, при разборе.
Начнём со Шмидта, как высказавшего первым мнение о монголизме Хунну. Клапрот в «Memoires relatifs a l’Asie» (1826) во втором томе (стр. 301–411) написал критику на Forschungen Шмидта. Этот учёный, доказавший, что Ту–гю были Турки (об этом мы скажем в своём месте), особенно восстал против того, чтобы считать их Монголами, как это сделал Шмидт. Его возражения не только опровергли доводы Шмидта, но и доказали противоположное. Особенно же распространяться по этому поводу не приходится потому, что в настоящее время Орхонские открытия сделали несомненным турчизм Ту–гю. Благодаря этому мудрствования Шмидта могут остаться без возражений. Раньше, при изложении мнений этого исследователя, мы видели, что именно мнение о монголизме Ту–гю содействовало тому, что Шмидт принял Хунну тоже за Монголов — ведь по китайским известиям Ту–гю происходили от Хунну. Если доказано, что Ту–гю не Монголы, то этим доказано, что и Хунну тоже не Монголы. Рассмотрим теперь другие доводы в пользу монголизма Хунну. Шмидт указал на сходство древней истории Хунну в изложении Дегиня с тем, что передал Иакинф о древнейшей истории Монголов. Однако, Иакинф писал древнейшую историю Монголов, принимая Хунну за таковых. Поэтому вполне понятно, что его история сходна с тем, что сообщал Дегинь — они сообщали оба историю одного и того же народа, только называя его различными именами. Для отожествления Хунну и Монголов совершенно недостаточно указания на то, что и те, и другие делились на два крыла. Очень трудно также возражать против сопоставления имени Марал (лань), с преданием, что лань указала Гуннам дорогу через Меотийские болота. Неужели же можно считать эти два народа тожественными только потому, что и тут, и там упоминается о лани? При критике, подобного рода мнения не заслуживают собственно даже упоминания. Поговорим ещё о производстве имени Хунну. По мнению Шмидта Хунну или Сунну равно Чюнно. Если так, то конечно Сунну ближе к истинному имени этих кочевников, чем Хунну. Однако же подданные Аттилы не назывались Суннами или Чюннами, а Гуннами. Раз истинное название этого народа Чюнно, то что же общего между этим именем и Гуннами? Шмидт этого не разъясняет. Относительно отожествления Тенгри–куту и Суту–Богдо, мы приведём в виде лучшего опровержения слова Клапрота (упом. статья, стр. 394): «Хотя китайские историки вполне ясно говорят, что Тенгри–куту (как и китайское Тянь–цзы, Thien–tsu) означает «сын неба», г. Шмидт желает объяснить этот титул — небесным пером… Кута значит родственник, двоюродный брат в турецких наречиях Сибири». Титул «сын неба» понятен, но что это за «небесное правильное перо» — мы совершенно не понимаем. Что была за причина называться так государю Хунну? Oтносительно Гуннов Шмидт не высказал ничего особенно важного. Примкнув к мнению Бергмана, он только привёл ещё несколько гунских имён и сопоставил их с монгольскими. Итак, доводы этого исследователя совершенно не выдерживают критики. В одном случае он прямо ошибается (принимая Ту–гю за Монголов), в другом видит отличительные черты народа там, где их совершенно нет (сопоставление лани в предании о переходе Гуннов в Европу с именем Марал), в третьем даёт такое объяснение словам, что смысл их остается совершенно непонятным (Суту–Богдо). Мы можем смело сказать, что гипотеза Шмидта относительно происхождения Гуннов, опиравшаяся только на мнение Бергмана, рушится, раз отвергнуты доводы этого последнего. Относительно же Хунну он приводил такие доказательства, которые, при ближайшем рассмотрении, не выдерживают критики.
Теперь перейдём к Иакинфу. Как мы уже говорили, этот учёный доказывал очень мало; он довольствовался только изложением исторических фактов. Мы нарочно привели его критику мнений Дегиня и Клапрота, двух учёных, которые по нашему вопросу сделали очень много. И что же говорит о них Иакинф? Он совершенно отрицал значение их работ, думал, что они только перепутали известия. Относительно происхождения Ту–гю он придерживался того же мнения, что Шмидт — следовательно ошибался, как и тот. Правильно его мнение относительно происхождения династионных имён у народов Средней Азии, как и то, что откочевавшие северные Хунну могли и должны были быть предками Гуннов. Полное отсутствие каких бы то ни было доказательств лишает нас возможности разбирать подробно мнения этого учёного. Ему казались совершенно ясными такие вопросы, которые требовали и даже теперь требуют решения.
Итак, оба сторонника монголизма Хунну, придерживались, думается нам, ложных и недоказанных мнений. Преимущества всё же на стороне Иакинфа. Он дал нам в русском переводе известия о Хунну, существовавшие в китайских летописях (хотя этот перевод и не полон). Относительно происхождения Хунну он почти не приводил никаких собственных доводов, а принял воззрения других. Шмидт же принялся доказывать; какого рода эти доказательства — мы видели. Нельзя не согласиться с мнением, выраженным (правда в резкой форме) Клапротом в упомянутой выше рецензии на книгу Шмидта. Он не одобрял стремления учёных, знающих какой нибудь язык, толковать об исторических вопросах, не имея к этому подготовки. Шмидт и Иакинф принесли гораздо больше пользы науке, первый изданием или переводом Санан–Сэцэна, второй китайской грамматикой или переводом китайских летописей, чем мнениями о происхождении и племенной принадлежности народа Хунну.
Если Паллас, Бергман и Тьерри писали об европейских Гуннах, а Шмидт и Иакинф о китайских Хунну, при чём и те и другие, обратив всё своё внимание на один народ, или совсем не касались другого, или говорили о нём мимоходом, то Нейман (Carl Friedrich Neumann) может считаться таким представителем этой теории, который писал и о тех и о других. Кроме того, писав позже всех[23] , он должен был считаться с воззрениями как других сторонников той же теории, так и писавших до него приверженцев прочих теорий. Ещё в 1837 году высказал он в своих «Asiatische Studien» (Leipzig, стр. 126) следующее: «Хунну мы вместе с Гобилем, Виделу и Дегинем считаем за западных Гуннов». Гораздо подробнее коснулся он этого вопроса в своём небольшом исследовании о переселениях народов, озаглавленном «Die Volker des sudlichen Russlands in ihrer geschichtlichen Entwickelung» [Leipzig, 1847] и увенчанном наградой Французским Институтом. По нашему мнению в вопросах, касающихся Хунну и Гуннов, Нейман изложил в сжатой, более или менее научной форме взгляды вышеназванных писателей, с некоторыми добавлениями и изменениями. Поэтому мы и считаем его сказавшим последнее слово монгольской теории и остановимся несколько подробнее на его взглядах. Сочинение это было ответом на данную Французским Институтом тему — дать историю отношений и странствований всех народов, которые жили к северу от Чёрного и Каспийского морей с начала третьего до конца одиннадцатого века. С этой историей связаны некоторые другие вопросы, касающиеся переселений народов и их первоначальных мест жительства. Одним из таких вопросов является наш вопрос о происхождении Хунну и их отношениях к Гуннам. Нейман, разумеется, не мог оставить без внимания событий происшедших в глубине Азии, особенно движений кочевых народов на запад и юго–запад. Почти при каждом появлении нового народа в истории южной Руси он обращается к далёкому Востоку и старается выяснить причины движения этого народа, а не то даже найти упоминание о нём в китайских летописях.
Изложив в первой главе своего исследования древнейшие известия об истории юга России до второго века и господства там Готов, он во второй главе передал историю Хунну и движение их на Запад. Эта то вторая глава главным образом и интересует нас. Впрочем, относящиеся до нашего вопроса факты и соображения находятся также в первой, равно как и в главах третьей (история государства Аттилы) и четвёртой (падение гунского государства и изложение судеб Средней Азии при Сянь–би и То–ба, а также появление Турок). В начале второй главы, прежде чем излагать историю, он вкратце коснулся вопроса об отношениях кочевников к Китаю, а затем мнения Китайцев относительно племенной принадлежности этих народов. Он указал на громадное значение этих кочевников для соседних, осёдлых народов и на стремление этих осёдлых народов ближе ознакомиться с законами и обычаями, числом в местами обитания этих страшных врагов, чтобы легче бороться с ними. Далее он сообщил, что по воззрениям Китайцев все эти народы принадлежали к одному и тому же племени и различались только местами жительства. «Это один и тот же народ, говорят китайцы, который при различных династиях назывался различными именами: Хун–ну (Hiong–nu), Тю–гю (Tu–kiuei), Мэн–гу (Mong–ku), Та–та (Та-’а)» (стр. 24). Автор вполне согласен с этим взглядом, говоря, что хотя и существует различие в физическом типе между Турками, Монголами и Тунгузами и хотя это различие даже отмечается самими Китайцами, языки этих народов указывают на их первоначальное единство. Затем он переходит к истории. «Кажется, во времена древнейшей китайской династии Хя (Hia) узнали впервые собственное имя народа Хунь–ё, которое, вероятно, значит — люди, потому что народы и племена редко дают себе собственные имена, они обыкновенно называют себя только — «народ, люди» (стр. 25). Итак Нейман считает именно Хунь–ё (Hun–io) именем народа, а все остальные,
