позднейшие имена только переделками этого. Оно совсем не значит «проданные рабы», как перевёл его Ремюза и не выговаривается Чон–ё (Tschong–io), как писал Дегинь, приняв ошибочное наименование, сообщенное Ма–дуань–линем. Истинное значение этого слова, по мнению Неймана, — «лукоеды». Когда впоследствии эти варвары вступили в более близкие и более враждебные отношения к китайцам, эти последние стали им давать разныя обидныя клички, напр. Хун–ну (Hiong–nu), что значит: «поднимающие шум рабы» (larmende Sclaven). Эти оскорбительные слова только по звуку родственные собственному имени Хунь–ё, вытеснили его и стали употребляться вместо него» (стр. 26). Излагая обычаи этого народа, Нейман передаёт их, как по китайским, так и по византийским источникам, замечая, что известия Сы–ма–цяня и Ма–дуань–линя настолько сходны с тем, что сообщил Аммиан Марцеллин, что кажется, будто они списали друг с друга (стр. 29).Сообщая далее, что европейцев поражала наружность Гуннов, тогда как Китайцы ничего особенного в ней не находили, он заключает, что следовательно и жители Срединного царства и эти варвары принадлежали к одной расе. «Им, напротив, казался странным вид народов кавказского племени, они рассказывают о Турках и о других народах, принадлежащих к этой же расе, что у них впалые глаза и выдающийся нос. Этого достаточно для признания, что Хунь–ё и Монголы один и тот же народ. Если бы они были Турки, то Китайцы отметили бы и у них эти отличительные черты» (стр. 30). Описания их наружности убеждают Неймана в их несомненной принадлежности к монгольскому племени. Представив все эти соображения, Нейман восклицает: «Какой же благоразумный историк может после этих, до мелочей сходных описаний Хунь–ё, Гуннов и Монголов в восточных источниках за несколько столетий до P.X. и в западных IV, V и XIII веков, сомневаться ещё, что все эти народы принадлежали к монгольской расе?» (стр. 31). В этих словах Нейман выразил своё убеждение, что Хунну (по его мнению скорее Хунь–ё) китайских летописей, европейские Гунны IV и V веков и Монголы Чингиз–хана — один и тот же народ. Объяснение гунских имён и слов из турецкого и финского языков нисколько, думает он, не противоречит монголизму этого народа. Вот что сказал он по этому поводу (стр. 32): «Мы знаем, что из одного татарского[24] племени языков, существовавшаго в глубочайшей древности, с течением времени развились три, различествующие в частностях, в общем же обнаруживающие одно происхождение языка, с которыми финские более или менее родственны. Однако из арийского или индо–германского племени вышли многие своеобразные как в корнях, так и в формах, языки. Не нужно никаких дальнейших доводов для доказательства того, что хотя и существует соотношение между татарскими и финскими идиомами, которое заходит далеко за границы всякой истории, оно не может быть взято как доказательство общего происхождения или родства физически столь несходных народов». Из этих слов можно сделать тот вывод, что Нейман придавал гораздо больше значения физическому сходству или различию, чем лингвистическому; Mонголы могут иметь в своём языке турецкие или финские слова, но физически они всегда будут отличаться от Турков и Финнов. В передаче фактов истории Нейман следует строго за китайскими летописями. Он, как и Иакинф, признаёт, что в конце I века по P.X. северные Хунну были разбиты. Одна часть их подчинилась Китаю, другая — Сянь–би, третья же откочевала на запад. Эти откочевавшие Хунну заняли область Юе–бань. Нейман считает вероятным, что Китайцы называли так все области, лежавшие к северо–западу от Согдианы до земель Римской империи. Быть может, что Юе–бань — Угорская земля (das Land der Jugri), а может быть, это слово изменённое Эйлюзия, которое Прокопий даёт всей степной области на восток от Азовского моря. Что касается отношений Хунну и Гуннов, то Нейман признавал этих, ушедших в Юе–бань Хунну, Гуннами. Он указал на то, что известия китайских и византийских писателей вполне согласны. «Как раз около того времени», говорит он (стр. 38–39), «к концу первого века нашего летосчисления, когда Гунны по китайским известиям расположились в Юе–бане (Jue– pan) и завладели частью земли Аланов, и западные писатели знают о присутствии их в этих местах. Сходство, которое также должно убедить самую осторожную критику в тожестве Хунь–ё, Хунну и Гуннов». Из этих западных писателей он называет Дiонисия Периегета, который говорит, что Гунны живут за Скифами, и Аммиана Марцеллина, который знает об их вторжениях в Армению. Что касается до этнического состава вторгнувшихся в Европу Гуннов, то Нейман, считая вполне справедливо, что кочевые народы вообще немногочисленны, признавал, что они не могли быть чистыми Монголами. «Часто случается, что народы, завоёвывающие страну, удерживают имена коренных или живших ранее их жителей. Поэтому Болгары, Авары, Мадьяры и Секлеры, принадлежавшие частью к финскому, частью к татарскому племени, позже Турки и даже Славяне у относившихся без критики писателей Запада и Востока назывались Гуннами» (стр. 77). Что касается до производства слова турок, то тут Нейман высказал своеобразное мнение. Приведя известия о происхождении этого имени от слова «такъя», он прибавил (стр. 85): «Это, без сомнения, одно из позже выдуманных производств, которых много в восточных и западных сочинениях». Он думает, что это имя происходит от слова Туран, означающего страны, лежащие по ту сторону Окса и впервые названные так Персами (стр. 11). Наконец, оригинальны его воззрения и относительно происхождения Ту–гю от Хунну. Он думает, что эта орда была подчинена Хунну и даже говорила на языке этих последних и только позже отделилась от бывших победителей (стр. 85–86).
Приведя вкратце мнения Неймана, мы можем сказать, что он в общем придерживался тех же воззрений, что и его предшественники по теории монголизма. Хунну и Гунны, по его воззрениям, один и тот же народ и при том монгольского происхождения. Его доводы должны обратить наше особенное внимание как потому, что он завершил и обобщил то, что было сделано до него сторонниками монголизма, так и потому, что он, писавший позже всех вышеупомянутых исследователей, обладал бoльшим материалом, да при том и бoльшей наукоспособностью. Согласие Неймана с тем мнением китайцев, что все названия народов Средней Азии только названия династий, а не народов, по нашему мнению, не оправдывается собственными его словами, что Хунну были Монголы, а Ту–гю — Турки. Совершенно уже нельзя согласиться, если даже вопрос о народности Хунну считать спорным, с тем, что Ту–гю и Мэн–гу, т.е. Турки и Монголы один и тот же народ. Можно сказать, что в государство Ту–гю входило много монгольских элементов, а в Мэн–гу — турецких, но необходимо признать, что в одном случае власть принадлежала Туркам, а в другом Монголам. Мы вполне согласны, что некогда и Турки, и Монголы, и Тунгузы составляли одно целое, но это не значит, что они всегда оставались в таких отношениях, что их даже трудно отличить одних от других. Очень возможно, что Китайцы, знавшие их с глубокой древности, продолжали считать их за один и тот же народ, знакомясь же ближе, стали отмечать отличительные черты каждого из них. Таким образом и получилось, что кочевые народы на севере Китая считались то одним народом, то разными. Заметим, что на первоначальное единство этих народов указывает не только сходство языков при «физическом различии», но сходство и того, и другого.
При изложении истории Нейман высказался за то, что истинное имя страшных кочевников было Хунь– ё, все же прочие — переделки этого названия. Мы не понимаем, как ругательное слово Хунну могло вытеснить народное имя и при том, если оно действительно вытеснило его, то у кого — у китайцев или у самих Хунь–ё? Что Китайцы могли употреблять его вместо настоящего — с этим мы можем согласиться, но принятие его самими кочевниками отрицаем. Трудно определить, к какому имени из сообщенных летописями всего ближе истинное имя народа. Вряд ли народ будет называть себя лукоедами или проданными рабами. И то, и другое должно быть переделками.
Сходство гунских и хуннуских обычаев в описаниях византийских и китайских авторов объясняется общими кочевыми условиями жизни. На сходстве обычаев для доказательства тожества народов, как мы уже говорили, основываться нельзя.
Мы вполне согласны, что китайцы были ближе к этим народам по расе, чем жители Европы, и что китайцев поражал вид народов кавказской расы, но заметим, что Нейман очень ошибался, принимая Турков за представителей кавказской расы[25]. Известия, которыя он приводит из китайских летописей о наружности Турков, относятся не к ним. Очевидно Нейман имел в виду сообщение «Истории северных дворов» и Ма–дуань–линя, что видно и из его ссылки. Но тут идет дело не о Турках, а об Арийцах[26].
Мы не можем также согласиться с этим учёным относительно предпочтения классификации по физическому типу и таким образом поставить на второе место лингвистическую классификацию. В этнографии в настоящее время придаётся языку не менее, если даже не более важное значение. Видимо знакомый с доводами Клапрота Нейман считал возможным видеть в гунском языке финския слова, но продолжал считать эти народы совершенно различными. Теперь однако Финны и лингвистически, и физически причисляются к тому же племени, к которому принадлежат Турки, Монголы и Тунгузы.
В изложении исторических фактов Нейман, так же как Иакинф, и по нашему мнению вполне
