точно не стоило воскресать. Фальшивое бытие, сплошное колдовство. Как развлекались в его царстве? О, это было чудесно. Пиры, скачки, охота, война, любовь. А что сейчас? Разве лучше рассказывать далекой женщине, рисуя буквы на светящейся табличке, как ты бросаешь твердое копье в ее влажное межбедрие, нежели взять женское тело вживую, упиваясь запахом разгоряченной плоти? Современные люди ужасно примитивны: они не способны получить радость даже от поглощения еды. Их пищу на пирах невозможно даже назвать съедобной… да-да, из-за Апокалипсиса он по-любому не чувствует вкуса… но даже на вид эти яства представляют собой непреходящий кошмар. Невозможно представить, какая судьба ждала бы дворцового повара в родной Фригии, приготовь тот ему стандартный гамбургер – с кетчупом и картошкой фри. Нет, казнить мерзавца он бы не стал: казнь – безобидное наказание за подобную провинность. А вот обмазать свежим медом и посадить живым в муравейник – пожалуй, сойдет.
Глупая троица думает, что она наняла его. Скучные животные. Это он их нанял – для личного развлечения, как дворцовых шутов. И они отлично справляются – неделя пролетела в один миг. Что ему пришлось бы делать сейчас, на пустой земле исчезнувшего царства? Валяться внутри заброшенной гробницы – обреченно ожидая, пока ангелы затолкают его в товарный поезд, идущий в Москву – на Страшный Суд. По крайней мере, сейчас ему чрезвычайно весело. Он, как может, отвлекается от ужаса современности, нелепых детищ колдовства: телефонов, автомобилей, компьютеров и тарахтящих железных птиц, полет на которых вызывает жуткие метаморфозы желудка. Азарт горит в венах, терзая кровь, – охота становится все интереснее. У него на глазах они взяли жертву в клещи, но ей пришла на помощь сама природа – девчонка снова ушла. Он ничуть об этом не жалеет: ему сделали приятное, растянули удовольствие. Что же на самом деле случится, когда он прикоснется к щеке
Память, сплетаясь затейливыми нитями, уже услужливо несла его назад – во дворец родного города, через чьи прохладные залы он так любил совершать утренние прогулки. Как приятно, идешь – и вокруг ни одной живой души, только где-то, совсем в отдалении, напоминая мышиную возню, слышен шорох перепончатых крыльев демонов бога Ахримана. Сверкающий пол из чистого золота – если не соблюдать осторожность, легко поскользнуться на отполированной, как зеркало, блестящей поверхности. Замершие у дверей суровые фигуры золотых стражей – с тусклым блеском в зрачках, сжимающие металлическими пальцами уже бесполезные щиты и мечи. Золотые танцовщицы – стройные тела застыли в поклонах последнего танца, прелестные лица смотрят на него слепым взглядом золотых глаз. Причудливые изгибы шей, небольшие крепкие груди, как бы невзначай выскользнувшие из тонких складок золотых одежд. Золотые павлины, распустив крылья, деловито клюют золотое пшено меж золотых фигурных колонн. Толстые золотые пальмы во дворе неподвластны вихрям и ураганам – их листья не колышут даже сильнейшие порывы пустынного ветра. Золотая кровать в спальне: приятная на взгляд, но жесткая на ощупь. Да и пусть. Только один этот предмет из тысячи тысяч возбуждал страстную зависть могущественных владык Востока. Как же так, ничтожный царек небольшого города, и настолько сказочно богат, что позволяет себе спать на золоте?
Золотом дышало все вокруг – подавляя, ослепляя, поражая, восхищая, казалось, сам окрестный воздух, и тот источает из своей сердцевины тысячи крупиц драгоценного металла. Это его творение, его страсть, его плен. Комнаты сокровищницы вместили тысячи бесценных статуй: мужчины, женщины, дети… домашние животные – собаки с подкрученными хвостами, прелестные овечки, степенные волы. Каждый шаг по закоулкам дворца наливает сердце волнами безудержного счастья.
И, как оказалось, – правильно сделал.
Воскрешение принесло ему множество разочарований. Баснописцы сложили о царстве Мидаса лживые легенды: о, с каким удовольствием он вырезал бы им их паршивые языки! Кар, правда, умерил его первоначальный гнев, объяснив: такова реальность нынешнего мира. Например, шестьдесят лет назад разразилась одна большая война, не прошло и четверти века, как люди начали перевирать правду, да и теперь многие говорят – жестокие белокурые воины в черных доспехах, пришедшие с Запада, никого не убивали, а раздавали населению городов халву и орехи. Спустя двадцать с лишним веков понять правду еще сложнее. Однако воистину – волосы встают дыбом, когда читаешь эти проклятые «Мифы народов мира». Взять реальные факты и так густо перемешать их с ложью и фантазией! Листаешь, и самому не понятно: а где что и было? Общение с богами – да, это так, но тогда у царей существовала, как теперь выражаются, упрощенная схема. Муравьи? Случилось такое. Действительно, при рождении насекомые заползли к нему в рот, снося туда пшеничные зерна. Один только этот инцидент доказывает, что он имел полное право быть
У м о л я л. Да кто же в здравом уме откажется от чудесного дара?
Клевета про ослиные уши окончательно вывела царя из себя. Этого, кажется, не выдумаешь даже специально, но баснописцам – удалось. Сусальная история, высосанная из пальца: на музыкальном конкурсе богов Мидас поддержал игру Пана на свирели, обидев тем самым Аполлона. В отместку разгневанный Аполлон навечно даровал ему уши осла: пришлось бедняге царю пожизненно носить специальную вышитую шапочку. И как тут отвертишься? Ведь шапочку-то он действительно носил! Однако не по причине ссоры с Аполлоном, а ввиду банальных комплексов: с рождения считал свои уши некрасивыми, они раздавались в стороны, хрящи просвечивали на солнце, подобно двум большим, уродливым лопухам. Кар посоветовал расслабиться: все равно историкам ничего не докажешь. Про поступок Ахримана в «Мифах» – ни слова, хотя это вообще ни в какие ворота не лезет. Мидас тщательно соблюдал договор, отдал Пессинунт в полную власть демонов, и как же бог расплатился за верность с надежным партнером? Запер в гробнице и уморил голодом. Воистину, боги – точно такие же сволочи, как и люди.
Робкое встряхивание вернуло его из глубины веков на центральную площадь только что разгромленного небесным огнем северного города. Горбоносый мужчина с бритой головой что-то возбужденно говорит ему, но он почти не слышит его речь: еще бы, тут все так ужасно гремело… Кар выглядит очень забавно, он сдерживается, чтобы не засмеяться. На шее – словно вырос второй рот,