Vox Humana: Собрание стихотворений

Так росли мы сквозь годы глухие,
Тень осины в квадратах тюрьмы:
Город – гордость любой России –
По решеткам запомним мы.

При всей завуалированности темы, когда Аверьянова вдруг «отпускает» себя, «страшные истины бытия» со всей зловещей и пугающей определенностью поднимаются на поверхность лирического повествования, как, например, в стихотворении «Когда на выспренные стены…», 1930:

<…>

Пускай витийствующий Горький
О братстве вычурно кричит:
Мы не приветим, не приемлем,
Своими мы не ощутим
Ни их размеренные земли –
В веках мертворожденный Рим, –
Ни сон, который смутно снится
Слепцам на скифском берегу,
Где Русь – высокая волчица –
Легла. И стонет на снегу.

Эти строки написаны как будто в «ответ» М. Горькому. Летом 1929 г. он посетил Соловецкий Лагерь Особого Назначения (СЛОН) в составе комиссии иностранных представителей, а по возвращении в Москву напечатал очерк «Соловки» (Наши достижения. 1930. № 5), в котором дал восторженную оценку лагерной жизни, способствующей превращению преступников и врагов Советской власти в образцовых строителей нового общества[151].

В 1930-е гг. многие из друзей и знакомых Аверьянов исчезали в тюрьмах и сталинских лагерях. В 1931 г. б арестован и приговорен к расстрелу Вл. Смиренский (внук адмирала С.О. Макарова), по некоторым свидетельствам его не раз приводили на расстрел, но приговор не был приведен в исполнение[152], двадцать три года, с небольшими перерывами он провел в ГУЛАГе; в 1931 г. арестованы Д. Хармс и А. Введенский (разгром детского сектора Госиздата и «школы» Маршака)[153], в 1938 г. — Л. Раков (в свой первый арест он провел в заключении год и четыре месяца)[154], в 1935 г. – Л. Гумилев, тогда студент исторического факультета Ленинградского уни­верситета (затем его выпустили, но в 1938 г. вновь арестовали и осудили на 5 лет ссылки в Норильске); в 1936 г. был арестован сослан на десять лет на Колыму Ю. Оксман; в 1934 г. арестован и в 1937 г. погиб в лагере (или расстрелян) В. Голицын – молодой талантливый композитор, единственный родственник академика Б.Б. Голицына, друг юности (см. «Памяти кн. В.Н. Голицына»). С Осипом Мандельштамом Аверьянова не была знакома, но по ее стихам можно догадаться, что как поэт он был ей чрезвычайно близок[155]. Определенно она знала о его аресте в 1934 г. и высылке в Воронеж, и о повторном аресте в 1937 г., – как знала и о многих других, осужденных на «десять лет без права переписки». По сведениям Г. Струве, Аверьянову также не раз арестовывали, не случайно в ее стихах возникает мотив погони (см. «Крюков канал», «Когда, в тумане розоватом…», 1935).

Исподволь в «Серебряной Раке» нарастает тема чужого и мертвого города: «И ты раскрыт лишь в пьяном гаме / Кирпичных глоток заводских» («Раскрыты губы Эвридики…», 1936), «Колокола и окна немы…» («Фельтен», 1933)[156]. В стихотворении «Арка» (1937) суггестивный образный ряд нагнетает атмосферу кошмара – Варфоломеевской ночи, Петербург предстает огромным кладбищем, люди (и сам автор) принимают облик святых мучеников. Не случайно в первой строфе возникает образ Петра («Бог – мореход, курильщик в снежном дыме…») – центральная фигура петербурского мифа о городе, построенном «на костях»[157].

И перекрестки – тайный знак Его,
Кресты на двери к тем, кто принял муки
За этот град. Пусть мертв он: оттого
И улицы, как скрещенные руки.

И вывески – как строки крупных книг,
Пестрят, что крылья вспугнутых цесарок…
Прохожие увенчаны на миг
Параболами незабвенных арок.

Как имя – в святцы, входит человек
Сюда, дворцы предпочитая долам…
И движусь я, вдруг просияв навек
Огромной арки желтым ореолом.

Первую часть «Серебряной Раки» Аверьянова завершает группой стихотворений, в которых подготавливается центральная (некрологическая / некропольная) тема второй части: «Памяти кн. В.Н. Голицына» (1934-1937), «Лазаревское кладбище» (1937), «Синеют Невы, плавно обтекая…» (1937), «Петром, Петра и о Петре…»(1935), «Приорат» (1936), «Дача Бадмаева» (1937) – с концовкой:«.. .и глаз привык / К казарменной карикатуре / На Кремль, упершийся в тупик». Образ мертвого города, встающий призраком из «Стихов о Петербурге», срастается в «Пряничном солдате» с образом матери-родины- детоубийцы:

Отечество! Где сыщем в мире целом
Еще в утробе тронутых расстрелом,
Абортом остановленных детей?

«Три Алексея», 1935.

Историческая тема, которая в первой части книги «всё время пробивается наружу»