П.С. Напиши мне поскорее, поскольку я чувствую…. ну, ты понимаешь. Л.А.»[164]
В 1937 г., в предчувствии беды или конца, Аверьянова вдогонку «Серебряной Раке» пишет и отсылает еще пять стихотворений: «Колокол Св. Сампсония» («Он был подобен темной сливе…»), «У костюмерной мастерской…», «Сонет» («Люблю под шрифтом легшие леса…»), «Превыше всех меня любил…», «Россия. Нет такого слова…». По вполне понятной причине они не вошли в основной корпус книги, и, тем не менее воспринимаются не только как ее логическое завершение, но и как послание (на это указывает приложенный к автографам стихотворный лист, на котором Аверьянова записала пушкинское послание декабристам – «В Сибирь» («Во глубине сибирских руд…»), 1827).
Человеческий и гражданский голос поэта (vox humana) достигает в последних стихах наивысшего звучания. Ее «Россия. Нет такого слова…» можно поставить в один ряд с такими образцами гражданской лирики, как «Рожденные в года глухие…» А. Блока, «Веселье» («Блевотина войны – октябрьское веселье!..») или «Неотступное» («Я от дверей не отойду…») З. Гиппиус, «Не с теми я, кто бросил землю….» А. Ахматовой и немногими другими.
1934–1937
На скрещении узловых мотивов: блоковского («…Покой нам только снится…»), тютчевского («Умом Россию не понять…») и некрасовского («Ты и убогая…») Аверьянова создает свой и единственный в своем роде образ матери-родины. В сонете «Свиносовхоз» он приобретает дополнительные обертоны – трагический гротеск, преемственный по отношению к позднему Блоку («Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка»)[165].
Стихотворение «Россия. Нет такого слова…», ставшее известным в эмиграции лишь одной первой строфой – из статьи П. Струве в «Мостах»[166], сразу же обратило на себя внимание. В. Самарин писал в «Новом русском слове» (Нью-Йорк): «Я остановился на стихах А. Лисицкой, потому что не часто до войны слышались свободные голоса из России, не часто попадали рукописи русских писателей и поэтов в свободную печать. В то время посылки рукописей за границу были подлинным подвигом. Решиться на это могли только люди большого мужества. А. Лисицкая, безусловно, знала, что ее ждет, когда посылала своему знакомому, зарубежному ученому-слависту, который обещал ей помочь издать книгу: “Псевдонима не давайте” <…> Г.П. Струве пишет, что еще в годы сталинщины за границу дошли слухи об ее аресте. Где теперь эта смелая женщина, не побоявшаяся бросить вызов своим будущим тюремщикам?»[167]
В 1941 г. Корсун был призван на фронт и вернулся в Ленинград только после окончания войны, когда Аверьяновой уже не было в живых. Перед войной она лечилась в психиатрической больнице, где оказаться после арестов и допросов («она раньше уже не раз “сидела”»[168]), вероятно, было несложно, даже будучи совершенно здоровой (больница на Пряжке курировалась НКВД).
М.А. Турьян рассказывала со слов ее мужа (ныне покойного): Н.М. Давидовский, врач-терапевт, в студенческие годы проходил практику в больнице на Пряжке (не позднее 1940 г). Однажды к ним на занятие привели пациентку, в которой он узнал Аверьянову. Когда-то он был знаком с Лидией Ивановной, но потом потерял ее из виду; она была «блестящая» женщина, обращавшая на себя внимание, запоминающаяся. Натан Матвеевич рассказывал, что испытал шок, увидев ее в качестве живого экспоната. Все присутствовавшие на этом практическом занятии, однако, были потрясены блистательным и точным, с клинической точки зрения, рассказом пациентки о симптомах ее болезни.
По свидетельству В.М. Глинки, последние годы поэтессы были омрачены болезнью, за которой последовали «больница, блокада, голод, осложненный страшными видениями неуравновешенной психики»[169], и преждевременная смерть [170]. Лидию Аверьянову похоронили на Серафимовском кладбище в мае 1942 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
Собрание стихов Лидии Аверьяновой издается впервые.
При жизни поэтессе удалось напечатать в советской периодике немногим более десятка стихотворений, все они относятся к 1920-м гг. Посмертные публикации из ее поэтического наследия (стихотворения 1930-х гг.), осуществленные Г.П. Струве, рассредоточены в зарубежных изданиях.
Впервые имя А. Лисицкой [Л. Аверьяновой] на страницах зарубежной печати появилось в 1946 г. в «Новом журнале» (Нью-Йорк), где были опубликованы шесть стихотворений 1930-1935 гг.: «Летний сад», «Князь-Владимирский собор» (1. «Среди берез зеленокудрых…», 2. «Никогда мне Тебя не найти…»), «Три решетки», «Владимирский собор чудесно княжит…», «Петром, Петра и о Петре…». В заметке, предварявшей публикацию, сообщалось: «Печатаемые “Стихи о Петербурге”, случайно доставшиеся в распоряжение редакции “Нового журнала”, принадлежат перу поэтессы, прожившей всю революцию в Советской России. Насколько нам известно, они нигде не были напечатаны. Ред.» (Новый журнал. 1946. № 14, С. 130-131). Вслед за тем «Стихи о Петербурге» А. Лисицкой печатались в «Возрождении» (Париж): 1949, № 1 и 1950, №7; «Русской мысли» (Париж): 1949, № 142, 3 июня; «Гранях» (Франкфурт-на-Майне): 1952, № 14; 1953, № 18; 1954, № 22; «Мостах» (Мюнхен): 1962, № 9.
Г. Струве отнесся к творчеству неведомого ему поэта с горячим сочувствием. В лирике Л. Аверьяновой он видел живую связь с акмеизмом, с поэзией Н. Гумилева и О. Мандельштама. О его поистине рыцарском отношении к судьбе «трофейных» стихов свидетельствовало письмо в газету «Русская мысль» (1949. № 142, 3 июля), в связи с первой публикацией стихотворения «Ледяной дом» он писал: «В только что вышедшем XVI выпуске журнала “День Русского Ребенка” напечатаны, переданные мною редактору его, Н.В. Борозову, два стихотворения б. “советской” поэтессы, ныне Ди-Пи, А. Лисицкой: “Три Алексея” и “Ледяной дом”. К сожалению, во втором из этих стихотворений редактор нашел нужным, не снесясь со мной, по каким-то ему одному известным соображениям, выбросить одно слово, нарушив тем самым размер стихотворения, устранив одну рифму и заставив читателей гадать: что значит сие многоточие? Из уважения к незнакомому мне автору, за напечатание стихотворения которого я отвечаю, и в интересах литературной правды, прошу не отказать напечатать это замечательное стихотворение в его подлинном виде, а именно: редактором “Дня Русского Ребенка” выброшено было слово “бесовский” в
