После обеденного привала пришлось повернуть назад. На обратном пути мы обследовали несколько обрывов, сложенных красными глинами и светло-серыми песками, но ничего в них не нашли, как тщательно ни искали. Поэтому решили вернуться на Татал-Гол и провести там дополнительные сборы.
Ночевали на правой террасе Тацаин-Гола. Ночь была очень холодная и ясная. Впервые мы наблюдали лунную радугу — замечательно красивое зрелище на черном ночном небе.
Несмотря на ледяную ночь, утренние лучи солнца быстро нагрели воздух, и, спустившись вниз к реке, мы с большим удовольствием в ней выкупались. Правда, глубина была не выше колен, и, для того чтобы погрузиться в воду полностью, приходилось ложиться. Но даже и такое купание доставляло истинное блаженство. Я уже купался в этом году во время западного маршрута и в Толе, а некоторые из моих товарищей еще ни разу не купались, проведя все лето в пустыне. Поэтому им особенно приятно было окунуться в прозрачные струи Тацаин-Гола; все брызгались и барахтались, как дети.
К вечеру наш отряд добрался до Татал-Гола, где задержался до середины следующего дня, собрав снова несколько сотен ценных костей, намытых прошедшими дождями.
15 августа работы в Орок-Норском районе были закончены. Наши сборы отсюда были достаточно ценны и интересны, так как фауна Татал-Гола имела большое сходство с индрикотериевой фауной Казахстана и тем самым давала новые сведения об истории развития этой группы животных в целом.
Вдоль Великой Гоби
Мы долго обсуждали вопрос, на какой маршрут употребить оставшееся время, и большинством голосов решили посетить еще раз Эргиль-Обо в Восточной Гоби, где весной были проведены успешные раскопки.
Поздно вечером Новожилов неожиданно притащил зуб мастодонта — одного из древнейших хоботных, имевшего в отличие от слонов но только верхние, но и нижние бивни. Этот зуб он нашел как раз в том месте, куда мы ехали с Орловым пять дней назад и не доехали, встретившись с отрядом Ефремова.
Однако задерживаться было нельзя, тем более что весь лагерь уже был свернут и отъезд назначили на утро. Орлов уезжал в Москву. Его провожал Ефремов, который должен был потом приехать к нам из Улан-Батора, но прямо через Сайн-Шанду. Вместе с ними уезжали Лукьянова — для препаровки наших материалов, передаваемых в Монгольский государственный музей, и Намнандорж, с которым кончался срок договора. До Арбай-Хэрэ — центра Убур-Хангайского аймака — мы ехали вместе.
Рано утром нам выехать не пришлось, так как начался ливень, а рассчитывать взобраться на перевал на тяжело груженных машинах по раскисшей почве было бесполезным делом, и волей-неволей пришлось ждать, пока немного подсохнет. Любопытно отметить, что перед дождем небо было покрыто своеобразными, никогда никем из нас не виданными пузырчатыми облаками, напоминавшими грязно- серый застывший базальт.
В середине дня, когда уже подсохло, был дан сигнал к отправлению. Цепочка из пяти машин медленно поползла вверх на перевал, до которого было километров восемь.
С перевала открывался вид на широкую равнину, обрамленную с севера полосой темных гор, — это был Хангай, к подножию которого мы и направились. Спуск с перевала, в противоположность довольно крутому подъему, был более пологим и длинным — километров 20. Машины катились по наклонной плоскости вниз, пока не достигли Гун-Нарин-Сомона, расположенного на небольшой, но живописной речке Аргуин-Гол. Она текла средь мраморных скал, которые местами так близко подходили к воде, что машина едва-едва протискивалась под ними, чтобы не свалиться в реку. В степи было теперь множество копыток, сотнями взлетавших из-под самых колес машины. Я ехал первым, и это вызывало заметное неудовольствие Эглона, которому очень хотелось поохотиться на куропаток, но я их лишь распугивал, пока он подъезжал на второй машине.
Автомобильная дорога между Улан-Батором и Улясутаем, на которую мы, наконец, выехали, шла вдоль южного подножия Хаигая, пересекая кое-где его небольшие отроги. Природа здесь была гораздо богаче, чем в южных районах. Кругом много зелени и воды: высокие и сочные травы покрывали прихангайские степи, у подножия гор и несколько поодаль текли небольшие речушки или пробивались на поверхность роднички, давая живительную влагу для растительности. Везде стояли юрты, около которых бродили жирные сарлыки (помесь яка с коровой). Сами жители были одеты более богато и нарядно, чем араты Гоби. Недаром старинная монгольская пословица гласила: 'Лучше быть хангайским быком, чем гобийским человеком', метко отражая вековую нищету и тяжесть жизни в пустыне кочевника- одиночки.
До монгольской народной революции (1921) почти весь скот — основной источник существования населения — был сосредоточен у феодалов и в монастырях. Аратские хозяйства были крайне бедны и находились в постоянной зависимости от климатических условий, часто вызывавших массовую гибель скота (главным образом обильные снегопады, из-за которых скот не мог добыть подножный корм, и засухи, выжигавшие и без того жалкую растительность Гоби).
Скотоводство и после революции осталось основным занятием населения, имея важное значение в экономике государства. Поэтому естественно и то внимание, которое уделяется этому вопросу правительством республики. Поголовье скота, принадлежащего теперь исключительно аратским хозяйствам, намного увеличилось по сравнению С дореволюционным. Принимаются меры против стихийных бедствий: сенокошение, строительство специальных загонов для скота, укрывающих его от холодных ураганных ветров, массовые кочевки из южных засушливых районов в северные.
В северных и западных районах развивается земледелие. Большое значение для хозяйства страны имеет охотничий промысел. Из зверя, добываемого на пушнину, необходимо прежде всего упомянуть широко распространенного в степях тарбагана, а в лесах — белку. Кроме того, охотятся на хищников: волков и лисиц, распространенных повсеместно, барса, водящегося в горах, и других. Ради мяса охотятся на джейранов и дзеренов, населяющих степи, а также на горных козлов и баранов, т. е. козерогов к архаров.
Что касается промышленности, то можно сказать, что ее до революции 1921 года почти не было. Теперь же промышленные предприятия, главным образом пищевые и крустарно-промысловые, имеются почти во всех городах Монголии. Развивается и горнодобывающая промышленность преимущественно в восточных районах республики. Разительный контраст с прошлым представляют культурные завоевания монгольского народа. В каждом сомоне открыты школы. Успешно развиваются все виды национального искусства. Например, театры (оперы и драмы) имеются не только в Улан-Баторе, но и в крупных аймачных центрах, а на международных фестивалях многие из монгольских артистов получили ряд премий. Созданы национальные кинофильмы. Развиваются национальная музыка, живопись, литература[17]. Большое внимание уделяется вопросам здравоохранения — во всех аймачных
