она здорово выросла, и на ее вершине распустился затейливый бутон башенок и зубчатых стен. Над ней роем кружила черепица. Отдельные плитки пикировали вниз, словно керамические пчелы на бомбометании, и, позвякивая, укладывались на место. Башня была невероятно высокой, и камни у ее основания давно были бы растерты в пыль, если бы не потрескивающая в них магия.
Все, конец организованному волшебству. Два тысячелетия мирной магии пошли псу под хвост, на Диске снова росли башни, в воздухе носилась сырая магия, а значит, вскоре что-то серьезно пострадает. Возможно, это будет Вселенная. Магия в чрезмерных количествах способна искажать вокруг себя пространство и время, а это не слишком хорошие новости для человека, который за долгие годы привык к тому, что такие вещи как следствия идут за такими вещами как причины.
Но Ринсвинд не мог объяснить это своим спутникам. Они, похоже, так и не уловили суть дела. Если говорить более конкретно, они так и не осознали, что такое погибель. Они страдали от ужасного заблуждения, что что-то еще можно сделать. И были готовы изменить мир так, как им того хочется, – или умереть в процессе. А вся беда умирания в процессе состоит в том, что в процессе вы умираете.
Смысл былой организации Университета заключался в том, что она поддерживала нечто вроде мира между волшебниками, которые обычно сходятся друг с другом без особых проблем – примерно как коты в мешке. И теперь, когда они вступили в бой без перчаток, каждый, кто попытается встать между ними, окажется сильно поцарапанным. Это вам не та старая, спокойная, немного глуповатая магия, к которой привык Диск. Это магическая война, пронизывающая и раскаленная добела.
Ринсвинд никогда не мог похвастаться способностями к предвидению будущего. По правде говоря, он и настоящего толком не видел. Но он с унылой уверенностью предчувствовал, что в самом ближайшем будущем, секунд этак через тридцать, кто-нибудь непременно скажет:
– Надо же что-то предпринять!
Внизу, под ними, проплывала пустыня, освещенная косыми лучами заходящего солнца.
– Что-то звезд маловато, – заметил Найджел. – Может, они боятся выходить на небо?
Ринсвинд поднял голову. В воздухе висела серебристая дымка.
– Это сырая магия оседает из атмосферы, – пояснил он. – Атмосфера ею перенасыщена.
Двадцать семь, двадцать восемь, два…
– Надо же что-то… – начала Канина.
– Не надо, – оборвал ее Ринсвинд и ощутил едва уловимое удовлетворение.
– Волшебники будут сражаться друг с другом до тех пор, пока не останется кто-нибудь один. Их так просто не разнять.
– Мне не помешало бы немного выпить, – заявил Креозот. – Не могли бы мы остановиться где-нибудь, где я мог бы купить трактир?
– На какие шиши? – поинтересовался Найджел. – Ты ж теперь бедный, забыл?
– Бедность меня не волнует, – ответил сериф. – Труднее всего примириться с трезвостью.
Канина легонько ткнула Ринсвинда в ребра и поинтересовалась:
– Это ты ведешь эту штуковину?
– Нет.
– Тогда куда она летит?
Найджел посмотрел вниз.
– Судя по всему, она летит в сторону Пупа. К Круглому морю.
– Но кто-то ведь должен ею управлять.
«Привет», – раздался в голове Ринсвинда дружеский голос.
«Это, случаем, не моя совесть опять объявилась?» – подумал Ринсвинд.
«Я чувствую себя просто ужасно».
«Что ж, очень жаль, – пожал плечами Ринсвинд, – но я здесь ни при чем. Я всего лишь жертва обстоятельств. Не понимаю, почему я всегда должен брать на себя всю ответственность?»
«Да, но ты мог бы хоть что-нибудь предпринять».
«Что, например?»
«Ты мог бы уничтожить чудесника. Тогда мир будет спасен».
«У меня нет на это никаких шансов».
«Тогда, по крайней мере, ты мог бы умереть в процессе. Это предпочтительнее, чем позволить разгореться магической войне».
– Слушай, заткнись, пожалуйста, – вслух попросил Ринсвинд.
– Что? – переспросила Канина.
– А? – рассеянно отозвался Ринсвинд. Посмотрев ничего не выражающим взглядом на голубой с золотом узор под собой, он вдруг добавил: – Это ты управляешь им, да? Через меня? Это подло!
– О чем ты говоришь?
– О-о. Прости. Я разговариваю сам с собой.
– Думаю, нам лучше приземлиться, – предложила Канина.
Они плавно спустились к полукруглому пляжу, расположенному в том месте, где пустыня соприкасалась с морем. При нормальном освещении этот пляж с его песком, образованным миллиардами крошечных осколков ракушек, был бы ослепительно белым, но в это время дня он казался красным, как кровь, и первобытным. Кучи плавника, изрезанного волнами и выбеленного солнцем, громоздились вдоль линии прибоя, словно кости древних рыб или самый большой во Вселенной прилавок с приспособлениями для аранжировки цветов. Ничто не шевелилось, за исключением волн. Поблизости высилось несколько валунов, раскаленных, словно огнеупорный кирпич, поэтому моллюски и водоросли предпочитали не приближаться к ним.
Даже море казалось высохшим. Если бы какая-нибудь протоамфибия вылезла на подобный берег, она бы тут же отказалась от своего намерения, вернулась в воду и посоветовала всем своим родственникам забыть о ногах – они того не стоят. Воздух был таким, словно его долго кипятили в чьем-то носке.
Но Найджел все равно настоял, чтобы они развели огонь.
– Так атмосфера будет более дружеской, – заявил он. – Кроме того, там могут водиться чудовища.
Канина посмотрела на мелкие маслянистые волны, которые наползали на берег, словно пытаясь – без особого энтузиазма – выбраться из моря.
– В этом? – переспросила она.
– Лучше проявить предусмотрительность. Ринсвинд слонялся возле берега, рассеянно подбирая камни и бросая их в море. Один или два полетели в него обратно.
Через какое-то время Канина разожгла костер, и высохшая, как кость, пропитанная солью древесина запылала сине-зеленым пламенем, которое с ревом взлетало вверх и рассыпало фонтаны искр. Волшебник подошел поближе и уселся среди пляшущих теней, прислонившись спиной к куче выбеленных солн цем кусков дерева. Его окутывало облако такого непроницаемого уныния, что даже Креозот прекратил жаловаться на жажду и заткнулся.
Канина проснулась после полуночи. Над горизонтом висел месяц, а песок был затянут пленкой холодного тумана. Креозот лежал на спине и храпел. Найджел, который теоретически должен был караулить, спал мертвым сном.
Канина оставалась совершенно неподвижной, и каждое из ее чувств пыталось обнаружить то, что ее разбудило.
Наконец она услышала этот звук снова. Тихий, робкий стук, едва различимый за приглушенным плеском моря.
Она поднялась на ноги – или, скорее, плавно, словно медуза, перетекла в вертикальное положение, – выхватила меч из несопротивляющейся руки Найджела и осторожно углубилась в туман, который даже не заклубился у нее за спиной.
Язычки пламени над подстилкой из пепла стали еще меньше. Вскоре Канина вернулась и разбудила своих спутников.
– Шотакоэ?
– Мне показалось, что это стоит увидеть, – шепнула она. – По-моему, это может быть важно.
– Я только на секунду закрыл глаза… – запротестовал Найджел.
