отказался отдать и Кучам английской армии свои последние десять пудов пшеницы. Слава аллаху, и Али- Акбер нашел свою собачью смерть.
— Как же сумела простая курдянка среди белого дня убить такого матерого зверя?! — удивляется Аббас. — Ей-богу, что-то не верится!
— Сейчас я вам скажу и этот секрет, — охотно отзывается тетя Шамси. — Суйрголь ведь моя подруга. Когда она потеряла последнюю опору — родного брата, то сказала: «Лучше умереть, чем жить в голоде и бесчестии… Но я не умру, пока не умрет убийца!» Вот как она сказала. Слышали? Потом Суйрголь поехала в Кучан и достала там три самых метких револьвера… Два отдала снохам, один оставила себе. Жена погибшего Мамеда, Дорна и другая сноха Новрузголь пришли сегодня к Суйрголь. Вместе они побывали у меня, я дала им мудрый совет и они направились в усадьбу бека. Остальное вы слышали… Теперь они в горах. Вот что такое мой совет!
Вечером, когда мы собрались уезжать, Тетя Шамси вновь таинственно сообщила:
— За Суйрголь и ее снохами оказывается была погоня. Стреляли в них, только ни одна пуля не достала. Видать, бедного бог охраняет. А они-то, подружки мои, не промахнулись. Двух казаков убили, а троих ранили… Тоже подохнут. Пули у Суйрголь все заколдованные. Чуть царапнут — конец!..
Ночью мы выехали в Кучан. Было темно. Дорогой молчали, потому что устали. И все-таки я не выдержал, сказал Аббасу:
— Но ты смотри, Аббас, всем подряд не рассказывай, что променял коней у Гулам-реза. Хозяин белого с черными яблоками — наш капитан — британец.
— Спасибо, что сказал, — засмеялся Аббас. — А то я тебе сам хотел об этом сказать… — Оба рассмеялись.
НОВОСТИ
Сколько событий, тревог и бедствий по всей Персии! В Тебризе восстал жандармский полк. В Мазандеране началось движение дженгельцев. Их возглавляет Кучек-хан. А вот большая статья в газете «Бахар», в которой описываются события в Турции.
Приезжие из Мешхеда рассказывают, что на землях Серахса бунтуют белуджи. И вновь о Ходоу- сердаре. Официальная тегеранская газета сообщает, что Ходоу-сердарские разбойники разгромлены наголову.
Не верится что-то, чтобы Ходоу-сердар допустил такое… Не так давно Шамо нам рассказывал о другом, о крупном сражении и победе Ходоу-сердара. Но все-таки надо немедленно докопаться до истины. Дым не бывает без огня, видимо, что-то произошло в горах под Гиляном.
Вместе с Ахмедом мы идем в караван-сарай.
— Нет ли приезжих из Миянабада? — спрашиваю я.
— Я — миянабадец, — отзывается худощавый курд, в шелковом чапане. — Я из села Челхосар.
— Как дорога? Можно ли спокойно добраться до Миянабада? Никто вас не тронул в пути? Ходоу- сердар не приглашал на обед?
Приезжий с недоверием разглядывает мой английский мундир. Я понимаю: пока он не убедится, что я курд и что в селе Челхосар есть моя дальняя родственница, о Ходоу-сердаре он ничего не скажет. Я рассказываю ему свою «родословную». Взгляд его теплеет, он говорит:
— Да, да я знаю вашу родственницу. А меня зовут Гайдар. Гам сейчас у нас полная власть Ходоу- сердара. От Ширвана до Мешхеда везде воины-курды стоят. В городах каждый день богачи записки без подписей получают: «Кто любит свою родину, тот должен был» на стороне Ходоу-сердара!»
— Почему же только богачам подсовывают записки? — спрашиваю я.
— Все бедняки давно уже в армии Ходоу. Все, кто умеет стрелять, у него.
— Понятно, дорогой Гайдар, продолжай дальше!
— Дальше что еще могу сказать? Сейчас от Ширвана до Кучана действуют партизанские группы Ходоу. Как увидят английские подводы с продовольствием, — «руки вверх!» Ходоу не дает вывозить хлеб британцам. А еще говорят, в горах у подножья «Гулил» появилась женская группа. Женщины переодеты в мужскую одежду. Водит их в бой курдянка Суйрголь. Состав ее дивизии, говорят, всего семь человек, а нападают они на крупные отряды сипаев и жандармов.
— Как же они семеро нападают на отряды?! — с недоверием спрашивает Ахмед. — Похоже, что сказки рассказываешь, друг.
— Ха! Сказки, — обиженно продолжает Гайдар. — Эти семь курдянок — семь летучих мышей. Днем они спят, а ночью нападают из васады. Да еще как нападают! На выбор стреляют, в тех, кто везет боеприпасы. Забирают патроны, винтовки, гранаты и — в горы. Тигрицы!
— Для Ходоу-сердара оружие? — спрашиваю я.
— Точно не знаю, дорогой. Говорят, что ему все переправляет Суйрголь.
Добрые вести. Мы возвращаемся домой, и я все время думаю об оружии. Вспоминаю разговор с Шамо. Ахмед давно уже знает о наказе Ходоу-сердара, мы ему расска-вали об этом сразу же, как вернулись со свадьбы. Ахмед сейчас тоже, наверное, думает, как бы достать винтовки и боеприпасы. О чем же еще он может сейчас думать?
— Была не была, — надо действовать, Гусо, — тихонько говорит Ахмед. — Если не сможем ограбить склад с боеприпасами, надо самим бежать к Ходоу-сердару.
— Ночью взломать склад нельзя, — говорю я. — Большая охрана. Можно только взять вооруженным налетом, но это верная смерть. Надо попытаться днем.
— Но как?
— В том-то и дело.
Нас отвлекает от разговора шум возле кофейни. Подходим. Оказывается, только что во дворе был обнаружен труп жандарма. Хозяин сбивчиво рассказывает:
— Захожу по своим надобностям в это самое… гляжу— висит человек. Вызвал жандармов, сняли труп, и оказывается, что повешенный тоже жандарм. Записка к его мундиру приколота: «Преступникам нет пощады!» Теперь меня могут заподозрить… А ведь я зашел в это самое… по делу…
Что посоветовать бедняге? Убийство — обычное явление в Кучане. Мы давно привыкли к этому.
— Пошли! — тянет меня Ахмед.
Идем по городу. Доносится ржанье лошадей и людской говор. Площадь возле «Базаре Ашхабад» сплошь заставлена походными палатками и кухнями на колесах. Между палаток снуют люди, слышна английская речь. Это прибыл из Индии полк сипаев.
Однажды лежу я на кровати, не раздевшись, ноги свесил на пол, голова на подушке. Идти никуда не хочется. Одолевает скука. Ребята пошли прогуляться, звали, тянули с собой. Отказался. За стеной, в соседней комнате, солдаты играют в карты: слышны выкрики, смех, перебранка. Может, пойти и сыграть? Тоже не хочется. Может, почитать? Ай, пропади все пропадом!..
В последнее время меня донимает скука. Бывают такие минуты, когда совершенно ничего не хочется делать. И как на грех— нет писем от Парвин. Прошло две недели, как я получил ее последнее письмо. Лежу. Бессмысленно гляжу в растрескавшийся потолок. Решил — не встану, пока не возвратятся друзья.
Неожиданно в дверь тихо постучали. Я не отозвался и не приподнял головы. Стук повторился. Я поднялся, открыл дверь. В комнату входит Мирза-Мамед. В его глазах — сдержанная радость.
— Наконец-то, дорогой Гусейнкули! — восклицает он. — Без тебя, как без рук, «господин кулдафадар»! Решил вас с Ахмедом пригласить в одно место. Вам полезно будет поприсутствовать и послушать одного человека. Собирайся, время уже позднее.
Я оделся, заглянул в соседнюю комнату. Ахмед был там! Позвал его и втроем мы подались в темноту ночи. Шли по каким-то закоулкам, почти наощупь, Мирза-Мамед держался уверенно, видно, не рая ходил этой дорогой. Остановились у маленькой калитки. Во дворе загремела цепью и злобно залаяла собака. Из глубины двора послышался чей-то голос, и собака умолкла. Затем калитка приоткрылась, я ощутил на себе пристальный взгляд женщины.
