эскадроном я совершил побег. На второй день по горным ущельям мы добрались до Гиляна. Встретили нас свои. Воины Ходоу-сердара крепкие люди, у них боевой дух и большой порядок. Но сейчас нам тяжело. Крепость окружена сипаями. Единственный доступ к Гиляну — горные тропы, по которым сельчане на своих плечах доставляют нам пропитание и фураж для коней. Жизнь гилянцев под угрозой…
Дорогие, может быть меня унесет… ну, совсем не будет… но я не боюсь. Я защищаю свой народ от английских колонизаторов и от этих шакалов, шахских сарбазов.
Я пришел к гилянцам — и теперь меня не мучает совесть. Теперь я вместе со своей родиной. И силы мои, и ловкость… в общем, я весь принадлежу народу. Это большое счастье, друзья.
Дорогие! Вы помните, конечно, о нашем сговоре про оружие и боеприпасы. Если нельзя добыть, уходите с тем, что есть… Каждый патрон, принесенный в окопы Гиляна — это смерть одного вражеского шакала. Да поможет вам аллах. Мирза-Мамед… Письмо сожгите!»
Я вынул из кармана спички. Вспыхнуло яркое пламя. От письма остался летучий пепел.
— Да, досиделись! — первым откликается на письмо Шохаб. — Раньше мы могли прихватить хотя бы винтовки и по пятнадцать патронов, а теперь…
Наступает длительное молчание. Наконец, Аббас говорит:
— Про оружие и патроны можно побеседовать с коммерсантом Хошим-ага. На многое трудно рассчитывать, хотя торгует он этим добром.
— Надо обязательно зайти к нему, — говорю я Аббасу.
— Ладно, это я беру на себя, — соглашается он. — А сейчас, Гусейнкули, надо бы сходить к старику Фаттаху. Может, ему что-нибудь известно про Ахмеда?
— Ты прав. Как я сам не догадался!
Мы идем по левую сторону проспекта, мимо скамеек, что стоят в тени деревьев, минуем сапожные и швейные… Знакомый сапожник Азим-ага, — когда-то я чистил у него сапоги, — кричит:
— Эй, кулдофадар, зайди на одну минуточку. Только на одну!
Мы подходим. Мастер оглядывает меня с ног до головы, говорит:
— Значит, жив. А я слышал, что тебя убили.
— Да нет, Азим-ага! — отвечаю я. — Это убили солдата из нашего эскадрона.
— Слава аллаху, что не тебя, а то я потерял бы еще одного из моих лучших клиентов! Живи сто… двести лет!
— Сколько же у тебя постоянных клиентов, Азим-ага?
— Много, да только большинство из них — дармоеды. Возьми, хотя бы жандармов или чиновников! Тащат без конца обувь в ремонт, а спросишь деньги, — «завтра!..» Только и кормят завтраками.
— Чем вам могу служить, Азим-ага? — спрашиваю я. — Говорите, а то мы спешим.
— Скажите в вашем полку, пусть несут на ремонт обувь ко мне! Только ко мне!
— Ладно, скажу.
— Не забудешь, кулдофадар? Ко мне все солдатские ботинки и офицерские сапоги.
Мы идем дальше. Аббас ворчит:
— Нашел собеседника! Кто о чем, а плешивый о гребешке…
Вот и переулок, где живет отец Шамо — добрый старик Фаттах. Оглядываемся, чтобы убедиться — не следят ли за нами. Сзади — никого. Стучимся в калитку. Входим во двор. Фаттах-ага бледен, будто не здоровится старику. Оказывается он сильно переволновался: откуда-то узнал об аресте Ахмеда.
— Когда вы его видели? — спрашиваю я.
— Садитесь, сейчас расскажу, — отвечает он, открывая дверь в комнату.
Мы входим, рассаживаемся на кошму. Слава аллаху, оказывается Ахмед перед арестом был здесь. Фаттах-ага говорит:
— Он пришел ко мне, сказал, чтобы ровно в четыре часа на дороге между Кучаном и селом Чопан поджидали его свои люди. Я не стал расспрашивать, потому что и так было видно, что Ахмед взялся за большое дело. Я сел на коня и поехал… К четырем мы выехали на дорогу, стали ждать его. Он приехал на двух подводах. С ним был солдат. Когда мы посмотрели, что на подводах под брезентом, оказалось — патроны и гранаты в ящиках. Ахмед сказал Шамо: «Эй, за все это отвечаешь головой. Ты должен доставить боеприпасы Ходоу-сердару!» Сам он сразу же ушел. Пешком. Боеприпасы мы привезли в село, сразу погрузили их на коней. Шамо с джигитами отправился в горы. Не знаю, благополучно ли довез он этот товар до Ходоу-сердара?
— Не пойму: почему арестовали Ахмеда? Ограбил он по всем правилам, удачно, — удивляется Аббас. Не меньше его удивлен был и я. Неужели помощник Ахмеда предал?
— Больше ничего не слышал, — отвечает Фаттах. — Три дня назад узнал от одного знакомого, что солдат, обокравших склад с оружием, всех арестовали.
— Ты представляешь, Гусейнкули, какой подвиг совершил Ахмед? — говорит Аббас. — Он один за нас всех сработал. Ей-богу, если его не выручим, жить не стоит!
— Да, Аббас, я согласен. Попробуем освободить. Надо послушать, что сегодня вечером скажет Аалам-хан.
Мы не стали задерживаться у Фаттаха, пошли в казарму. Дождались вечера, однако Аалам-хан не пришел. А утром на занятиях он отозвал меня в сторонку, и я услышал целую историю об ограблении склада. Вот как все началось и кончилось…
… Как только полк «Курдлеви» покинул Кучан, Ахмед построил отделение и повел к дежурному офицеру, индусу Мовлалад-хану. Тот на ломаном фарсидском языке начал инструктировать, как вести себя в карауле, рассказал об обязанностях часового, а затем приказал Ахмеду:
— Восемь человек пойдут в гарнизонный караул. Двое будут возить фураж. Шагом марш!
Гарнизонный караул находился в расположении жандармского полка, в центре города. Это был военный городок, обнесенный высоким дувалом. Ахмед ввел людей во двор через проходную будку, доложил начальнику караула. Тот сказал, что все восемь заступят на пост охраны склада с боеприпасами. В это время жандармская часть находилась на выходе, нести караул было некому.
Ахмед возвратился в полк. Две подводы уже были наготове, он сел на одну из них и поехал на фуражный двор. Другая подвода ехала следом, на ней восседал десятый боец из отделения, небольшого роста, курд Рахим.
Фуражный склад располагался в одном дворе с военным пакгаузом. Длинные кирпичные помещения стояли друг против друга. Ахмед и Рахим, не мешкая, начали загружать подводы овсом. Орудуя широкой деревянной лопатой, Ахмед все время смотрел в сторону пакгауза. Тут-то, наверное, и пришла ему мысль, ограбить склад среди бела дня. Ахмед, изучая обстановку, обратил внимание, что на всех дверях военного и фуражного складов одни и те же замки.
До вечера Ахмеду надо было не менее шести раз съездить за овсом. Четвертый заезд он подгадал к двум часам дня, когда заступали на пост солдаты отделения Ахмеда.
Два часа — самая жара, во дворе ни души, кроме часовых. Ахмед взял ключи от фуражного склада, — они болтались в замке на веревочке, — и пошел к пакгаузу. Часовой курд, увидев своего командира, заулыбался. Ахмед озабоченно сказал:
— Ей-богу, Маджид, мне всегда больше всех достается. Ты стоишь себе и горя не знаешь, а я должен еще патроны возить. — И Ахмед бесцеремонно вставил ключ в отверстие замка. Ключ подошел. А как же быть с пломбой? Ай, пока догадаются, пройдет время… А там ищи ветра в горах!..
Сделав, что надо, Ахмед ушел, а минут через двадцать вернулся. Видимо, это время он был у старика Фаттаха. Не раздумывая больше ни минуты Ахмед и Рахим стали грузить на подводы ящики с патронами и гранатами.
Когда подводы были нагружены, они накрыли боеприпасы брезентом. Ахмед предупредил часового:
— Никому ни слова. Если скажешь, что мы увезли патроны, то первую пулю получишь ты. Я — вторую, а Рахим — третью…
Маджид остолбенел. Только теперь до него дошло, что Ахмед взял ящики без всякого разрешения. Он имел жалкий вид, как побитый кутенок. Лицо его покрылось мертвенной бледностью. Ахмед успокоил его:
