— Даже в компьютерных играх?
— Не, в играх мне магом нравилось.
Сидящий рядом с нами мореман неодобрительно смотрит.
Ладно, помолчим.
Время ползет медленно и нудно.
Вылезаю из караулки, где успели накурить до сизого воздуха, размять ноги.
Неожиданно вижу бегущих к нам трусцой людей — один точно из наших — легковооруженный, третья шеренга, рядом трое работяг, одного из них двое других поддерживают с боков под локти.
Ясно, первые потери пошли.
Из караулки вываливается куча народа — некоторые недовольно бухтят, но, судя по голосу Надежды это ее рук дело — освободила место для приема раненых, выгнав курильщиков вон.
На подбежавших не видно никаких следов крови, это уже радует, только непонятно — что с ними такое стряслось. Запускаем их в караулку, вваливаемся следом. Латник пытается говорить, но у него это не выходит. Губы вспухли, рот слегка открыт, слюна течет, выражение лица странноватое.
— Что случилось?
— Селюсь… Оф се сахрываесса…
Черт, опять впору морфа Мутабора вспоминать. Но, по губам судя — получил парень нехилый удар в лицо. И что-то лицо у него лошадиное какое-то. И пахнет от них характерным запахом морга — грубый одеколон поверх четкого трупного запаха. Даже пожалуй, не пахнет, а воняет.
— Рот открой шире.
— Э моху!
Злится. Рот он, видите ли, не может открыть. Цаца какая. И похоже это все либо на перелом челюсти либо… Либо на вывих. Точно, двусторонний передний вывих нижней челюсти.
На всякий случай проверяю пальпаторно — да, точно, он самый.
— Что у него? — спрашивает Надежда.
— А передний вывих нижней челюсти — вот что у него. Доводилось вправлять?
— Нет, обходилось как-то.
— А я слыхал, что надо так вкось ударить — и она на место встанет — говорит работяга из сопровождавших.
— Забудьте этот бред, так только связки порвать можно.
— По Гиппократу вправлять будете?
— Нет, лучше как его — по Ходоровичу. Если пальцы класть на зубы, еще и откусить может, слыхал я про такое. А вот если на внешнюю сторону — то безопасно. Что у второго?
— По-моему на перелом ключицы похоже.
— А шины у нас есть? — спрашиваю немного невпопад, потому как вспоминаю — про вправление челюсти.
— Косынкой обойдемся, сейчас я его иммобилизую — и пусть ведут в больницу, тут рядом — отвечает Надежда.
Сажаем пострадавшего на табуретку, так чтоб спиной упирался в стенку и затылком тоже. Натягиваю перчатки, лезу в полуоткрытый рот. Теперь большие пальцы на внешнюю сторону челюсти справа-слева, остальными берем челюсть плотно и тянем на себя и вниз. Мышцы упруго сопротивляются, пациент мычит, но терпит, так тянем, тянем, сейчас мышцы устанут, вот еще немного, ага, пошли, пошли и аккуратненько двигаем челюсть так, чтоб головки отростков вернулись на свое место, в уютные суставные ложа.
Челюсти отчетливо лязгают сомкнувшимися зубами.
Да, как капкан щелкнул, не зря меня в свое время пугали, что и без пальцев остаться можно.
— О, здорово! — радостно говорит оживший латник и порывается вскочить с табурета.
— Куда собрался? — осведомляюсь я, удерживая его за плечо.
— К ребятам! Куда ж еще!
— Погоди, голубчик. Мы еще должны тебе челюсть зафиксировать дней на десять самое малое — продолжаю удерживать его за плечо, посматривая на Надежду, которая уже заканчивает фиксацию поврежденной левой руки косынкой…
— А это еще на хрена? Все ж в порядке! — топорщится латник.
— Тебе только что свернули челюсть. Суставные сумки пострадали. Связки растянулись. Пара недель нужна, чтоб у тебя связки восстановились, и суставы вылечились. И трепаться тебе будет сложно с подвязанной челюстью и есть придется только жидкое, но иначе худо будет.
— Это как худо? — недоверчиво уточняет пациент.
— Да очень просто — будет привычный вывих — станет челюсть вот так клинить при зевке, чихе, еде. Сам вправлять будешь, или ко мне бегать?
— Ты что, серьезно?
— Абсолютно. С ручательством. Надежда Николаевна, наложите, пожалуйста, пациенту пращевидную повязку для фиксации нижней челюсти.
Помощница беспрекословно начинает бинтовать стриженную башку ошеломленную перспективой две недели ходить с закрытым ртом, но взгляд у помощницы, коим она меня одарила — красноречив. Словно она знает, что занятие по десмургии, где как раз речь и шла о пращевидных я банально пропустил, а на отработке отделался чепчиком Гиппократа. И потом ни разу за всю практику делать не пришлось.
— Что там произошло? — спрашивает ловко обматывающая бинтом голову пациента медсестричка.
— А морф выкатился неожиданно. Я не успел дверь забить — а он оттуда маханул. Я токо и полетел, как голубь сизокрылый. Дверью-то меня приложило. Морфа ребята с сетеметом стреножили, да он на мое счастье на этих ментов полез, которые с этими… Ну топорники-то. Они его в штыки. Но все равно не справились бы — здоровый сволочь. Ваш в упор стрелял, этот, колченогий который.
— А зомби много было?
— Очень. Они ж на первом этаже кормились, почти все сожрали — только розовые кости вроссыпь. Но с ними проще было, хоть и шустеры. Эти железяки — да, мощные штуки.
— Когда нашего пациента зацепило?
Латник пытается что-то говорить, но получается очень неразборчиво, а жестикулировать руками ему не дает бинтующая его Надя.
— А когда морф в них влетел. Они ж как кегли в разные стороны — токо жестяной грохот пошел, как когда я консервные банки в мусоропровод выкидываю.
Латник явно злится, а работяга посмеивается.
Идти им не приходится, увозят на машине.
Сидим, ждем дальше.
— Удивляюсь я, на вас глядя — говорит Саша.
— Чем?
— Да вы все время такие спокойные.
— Ну, я воспитывался, как положено медику — всегда может быть хуже. И обязательно будет. Этим и объясняется наша некая отстраненность с братцем и достаточно ровное настроение — потому как истерика и паника с ужасом — лечению помеха и надо изо всей силы этого не допускать. Бегать вокруг пациента трагически вопия: 'Все ужасТно!' — не выход. Это когда от пациента уйдешь — можно такое позволить, но опять же чтоб никто не видел.
— И что, бывает?
— Ну а что, мы не люди что ли? Думаю, что когда встретился с Мутабором — вид у меня был бледный…
Тем временем выгнанные на улицу предпринимают попытку вернуться в караулку, но наша медсестра непреклонно их не пускает. Потом, смилостивившись, разрешает некурящим войти.
— А нам че? — возмущаются снаружи недопущенные.
— А вам — курите на улице — сейчас пациент с повреждением лица был, кашлять нельзя, а вы тут накурили! Все, валите отсюда! Валите, валите!
