Оля не знала, что ответить. Когда-то была по-детски влюблена в соседского мальчика. Сто лет назад. Сейчас у нее есть настоящий жених, тоже, по странному совпадению, офицер военно-морского флота. Он терпеливо ждет, когда Оля получит диплом и приедет к нему, а тем временем осыпает ее лирическими письмами, летящими с берегов Тихого океана. А тут Димка как снег на голову свалился со своими шуточками. Так жалко его, что сердце ноет. Маму похоронил. И вид у него какой-то потерянный.
— Короче, завтра распишемся. Я уже узнавал: мне как военному можно в один день все оформить. Быстрота и натиск! — продолжал Димка и, якобы в шутку, чтобы обеспечить себе путь к отступлению, добавил: — А то если месяц дать на размышление, еще передумаем.
— Я завтра не могу, — неожиданно для себя сказала Оля, словно уже дала согласие и теперь решала чисто технические вопросы. — Завтра у меня зачет.
Димка недоверчиво хмыкнул, но мгновенно нашелся:
— Подумаешь! Дашь паспорт Мирке, мы с ней в загс смотаемся.
— Ты что? — недоуменно посмотрела на него Оля. — Там же фотография.
— Да кто там ее рассматривать будет? Тем более вы похожи.
— Одно лицо! — не выдержала Мирка.
— А что? Очень похожи: волосы и глаза темные. Все равно на фото не разберешь. Правда, у Мирки нос кривой. Так пусть она в профиль все время поворачивается.
— Я тебя сейчас прибью! — обиделась Мирка. — Чего это у меня нос кривой? Оля! Что, правда кривой?
— Да успокойся. Ты что, Димку не знаешь? Это он специально тебя дразнит… — «Чтобы я не передумала», — про себя добавила Оля, а вслух сказала: — Ну пошли. Возьму потихоньку паспорт, чтобы мама не видела.
Взять паспорт было легче, чем незаметно вернуть его на место. Пришлось ждать, когда мама с Векой выйдут во двор — посидеть перед сном на скамейке. Но Берта услышала, как скрипнула дверца буфета.
— Олечка, зачем ты брала паспорт?
Она лежала на тахте, почти утонув в пуховых подушках, протянув поверх одеяла в белоснежном пододеяльнике худые руки с венами, просвечивающими сквозь сухую пергаментную кожу. Берта тяжело болела. Уходила. Большую часть времени она погружалась в призрачное забытье, но Олина тревога передалась ей, и она вернулась. Девушка присела на край тахты:
— Что, родная? Пить хочешь?
— Скажи мне, ты брала паспорт, чтобы записаться с Димой?
Оля почти не удивилась. У нее с теткой всегда была натянута тонкая нить тайного понимания друг друга. Лишь вздохнула:
— Ну да. Жалко его. Ходит какой-то пришибленный. И тетя Рахиль перед смертью просила меня его не бросать. Видишь, как все сложилось. Понимаешь, Берточка?
— Понимаю. Только боюсь. Ты такая неприспособленная. Дима парень хороший, но легкомысленный. Хочу, чтобы ты была счастлива…
— А ты почему с мужем разошлась? — осмелилась спросить Оля.
Из полунамеков и туманных разговоров взрослых знала, что Берта была замужем давно, еще до войны. Правда, детей у нее не было. Тетя никогда не рассказывала Оле о своем неудачном замужестве, и оставалось только гадать, что произошло на самом деле. И вот сегодня, раз уж разговор зашел на «взрослую» тему, решилась потревожить прошлое. Тетка помолчала, вздыхая, а потом стала рассказывать:
— Муж был прекрасным человеком. Чутким, любящим, внимательным. Очень красиво ухаживал за мной. Всегда немного церемонно придерживал за локоток, когда мы шли на прогулку. И не думай, пожалуйста, что я прельстилась внешней стороной. Нет. Я всегда чувствовала в нем порядочность. Ну и образованный, само собой. По-настоящему образованный, не то что эти современные ремесленники, которые ничего, кроме своей профессии, не знают. Служил инженером на заводе.
— Он красивый был? — с любопытством перебила Оля.
— Ничего. Симпатичный. Во всяком случае мы были неплохой парой. Да ты его должна помнить. Тебе было лет шесть, когда мы расстались.
— Нет… Не помню… — В памяти смутно оживал образ высокого крупного мужчины, но ускользал. — Не помню.
Тетка опять замолчала, уйдя то ли в воспоминания, то ли в болезнь.
— А где вы жили? У вас была квартира? — опять не выдержала Оля.
— Здесь жили, в этой самой комнате. Места тогда всем хватало. Зина еще не успела появиться. Правда, года через четыре мужу квартиру давали. Мы уже собирались переезжать, но Века сказала, что без нашей помощи семье будет тяжело. Вот и остались. Но нам это было не в тягость. Его все любили как родного.
— Но почему же вы все-таки разошлись?
— Не делай добра — не наживешь зла. У меня была сотрудница, мы с ней по-приятельски общались. Молодая девушка… Она серьезно заболела, и мы с мужем ее навещали. Однажды увидела, что они целуются. Не смогла простить…
Берта опять надолго задумалась. Оле показалось, что она задремала. Но тетя снова заговорила:
— Молодая я была, глупая. Потом, через долгие годы, поняла, что он не так уж и виноват. Просто невозможно помогать человеку, не впустив его в свое сердце. А он был тонким человеком, романтичным. Сейчас уже таких нет. У вас все проще — бегом, бегом… Ваше поколение и любить по-настоящему не умеет. Измельчали люди.
— Не измельчали! Вот увидишь, у нас с Димкой все будет хорошо. Я тебе обещаю!
— Вот и умница… — Берта устало закрыла глаза.
— Только знаешь что? Поговори сама с мамой и Векой. Я боюсь.
— Хорошо. Поговорю…
Поначалу было интересно играть в самостоятельность. Оля с восторгом разучивала роль жены. Взрослой дамы. Правда, насчет работы по специальности пока было как?то не очень. Во Владивостоке ее сразу направили в гороно, а оттуда послали в школу — учить пятиклассников математике. Оля расстроилась. Она мечтала быть геологом. Ничего, успеется. Вся жизнь впереди.
Страшнее было отсутствие жилья. Молодожены снимали полдома у нелюдимой хозяйки: кухню, комнату и чуланчик. Зато вход был отдельным, создающим впечатление независимости. Ветхий дощатый домишко стоял на вершине сопки, продуваемый всеми ветрами. Но из окон открывался вид на море, искупающий недостатки временного жилья.
Оля отважно принялась вить семейное гнездо. Как выяснилось, ничего не умела — ни готовить, ни шить, ни стирать, поскольку в родном доме в этом не было ни малейшей необходимости: мама, Века и Берта, как невидимые слуги из волшебной сказки, все делали совершенно незаметно. Посуда мылась сама, чистое выглаженное белье всегда лежало аккуратно сложенными стопками в шкафу, а чугунки и кастрюли постоянно были полны.
Здесь, во Владивостоке, нужно было топить печку, которая никак не хотела пылать ровным веселым пламенем, а вечно чадила, пыхтела и не желала растапливаться. Воду нужно было носить из колонки ведрами, из которых при каждом шаге плескало на ноги. А готовить было просто не из чего. Паек Димке давали, но там ничего интересного не было, да и заканчивался он очень быстро.
Оля приспособилась одно время варить борщ из стеклянных литровых банок. Берешь банку, открываешь, вытряхиваешь в кастрюлю, добавляешь воды «на глаз» и кипятишь. Все! Очень удобно. Правда, есть эту бурду не стал бы даже умирающий от голода стервятник. Но Оля научится. Опять же — вся жизнь впереди.
Самое неприятное — катастрофически не хватало денег. Вот только что они были — и уже нету. С одной стороны, зарплаты у них пока маленькие. Но с другой — их все же две. И куда только деньги деваются? Оля ничего из нарядов себе не покупает. Какие уж тут наряды? Единственное удовольствие — пойти поесть по-человечески. В ресторан «Золотой Рог», например. Там подают котлеты по-киевски и
