содержит в себе безвкусную смесь древнего св. Владимира с современным Гавличку царем Александром П и глупые нападки на религию, например на просительную молитву. Андрей, будучи очень религиозным, возмущался и указывал на недостатки этого сочинения. Уже в школе у него обнаружился особенный интерес к истории Европы и ко всем вопросам, связанным с учением о государстве. Кроме того, начиная с четырнадцатилетнего возраста он во время прогулок стал задавать мне вопросы философского характера и к концу гимназического курса приобрел уже ясное представление о моей системе философии. Очень рано проявилась у Андрея любовь и способность к музыке. В Праге Борис продолжал понемногу свои занятия музыкою, беря уроки у выдающейся пианистки и замечательной преподавательницы музыки Елены Максимовны Покровской. Мы дарили ему к праздникам дешевые издания партитур симфоний Бетховена. Партитуру V–ой симфонии Борис часто просматривал и напевал. При этом присутствовал и Андрей и таким образом хорошо ознакомился с этою симфониею. В 1925 г., когда Андрею было всего восемь jieT, мы собрались пойти в концерт в Сметановом зале, где Пражская филармония объявила концерт, состоявший из V–ой симфонии Бетховена и VI–ой симфонии Чайковского. Андрей стал настаивать, чтобы мы взяли его с собой. Мы уступили его просьбам, не надеясь все же, что он будет в состоянии слушать такую серьезную музыку. В действительности однако он прослушал всю симфонию с большим напряжением и явным пониманием. После этого, боясь утомления его, мы хотели увести его домой, но он запротествоал и прослушал с неослабным вниманием также шестую симфонию Чайковского. После этого, конечно, было решено, что он тоже начнет брать уроки музыки у Покровской. Метод ее преподавания своеобразный. Она не задавала своим ученикам никаких скучных упражнений, а сразу начинала с небольших пьес, переходя очень быстро к пьесам все более сложным. Ученик должен был только изредка исполнять пьесу целиком и упражняться, главным образом, над теми отрывками ее, которые ему не удавались и затрудняли его. Учась в английской гимназии, Андрей мог упражняться не каждый день и очень понемногу. Тем не менее он достиг значительных успехов. Приятно было слушать, когда он играл, например „Aufenthalt' Шуберта–Листа. Будучи в восьмом классе гимназии, он уже хорошо исполнял первую часть концерта C?moll Бетховена. Е. М. Покровская и Андрей играли эту часть концерта на двух роялях.
Сердечные припадки, мучившие меня со времени революции 1905 г. и прекратившиеся, как только началась революция 1917 г., возобновились после нашего приезда в Чехословакию. В Збраславе во дворе Velki Hospody был флигель, в котором жил врач С. Н. Литов и б. профессор анатомии Старков. Литов, внимательный врач и добрый человек, нередко наблюдал эти припадки и решительно уверял меня, что никакого органического порока в моем сердце нет. Тем не менее припадки были чрезвычайно мучительны: пульс доходил до 150 в минуту и более, являлось мучительное ожидание приближающейся кончины. После долгих исканий я нашел средство против этой болезни. Как только начинался припадок, нередко часа в три ночи, я накидывал на себя платье и начинал, медленно ходя по комнате или выходя на балкон, читать наиболее любимую мою, полную глубокого философского содержания молитву к Духу Святому «Царю Небесный»… Потом, когда припадок начинал ослабевать, я садился за стол и читал какие?либо главы Евангелия до полного успокоения. Молитва сосредоточивала мое внимание на своем возвышенном содержании и создавала живую уверенность в том, что телесная смерть не страшна, потому что Бог не оставит нас в эту минуту. Замечательно, что с течением времени припадки стали проходить быстрее и становились все менее интенсивными. Наконец, они совсем перестали повторяться и перед самым засыпанием нужно было для защиты от них только прочесть несколько молитв. [40] Вскоре после нашего приезда в Прагу я получил письмо от доктора психиатрии Николая Евграфовича Осипова, б. приват–доцента Московского университета. Н. Е. писал мне, что он высоко ценит мою философскую деятельность, привез с собою из Москвы все мои сочинения, применяет мою систему для решения вопросов психиатрии и хочет познакомиться со мною. Знакомство это доставило и мне, и всем членам нашей семьи большое удовольствие. Н. Е. был человек добрый, разносторонне образованный, наблюдательный и остроумный. Жил он вместе с семьею б. московского текстильного фабриканта В. С. Рябова, жена которого Валентина Александровна увлекалась религиозно–философскими проблемами и читала произведения от. Сергия Булгакова, Бердяева, мои. Каждый приезд Николая Евграфовича и Валентины Александровны к нам или нас к ним был для нас праздником. Многие вопросы психиатрии мы обсуждали с Н. Е. и я надеялся, что он, увлекаясь учениями Фрейда, но относясь к ним критически, переработает фрейдизм, положив в его основу мой персонализм. Тяжелая болезнь сердца Н. Е. разрушила эти планы и унесла его в могилу 19 февраля 1934 г. Друзья и почитатели его издали в его память сборник статей под заглавием «Жизнь и смерть», два тома.
Не меньшую радость доставляло нам общение с Сергеем Владиславичем Завадским, б. прокурором Судебной Палаты в Петрограде, ставшим сенатором при Временном правительстве. Сергей Владиславич был человеком исключительного благородства; в сложных общественных вопросах и конфликтах его решения могли служить гарантиею моральной правильности поведения. Во всей его фигуре, манере речи и обхождении был отпечаток утонченной дворянской тургеневской культуры. На Юридическом факультете Русского университета в Праге С. В. был профессором гражданского права. Теоретические и практические знания его в области юриспруденции были замечательны. С. В. особенно любил и высоко ценил русский суд в том виде, как он был организован благодаря реформам Александра П; благодаря долголетней службе на всех ступенях этого суда, он знал его особенности в совершенстве и углубил эти сведения сравнением с юстициею в Западной Европе и Северной Америке, где он во время поездок за границу посещал заседания суда. Свои мысли о русском суде он изложил в десяти двухчасовых популярных лекциях, прочитанных им в Русском Свободном университете за полгода до своей кончины. Опубликование этого курса было бы очень полезно и для русских, и для западных европейцев.
Кроме вопросов юриспруденции, Сергей Владиславич страстно увлекался исследованием русского языка. В этой области у него было много оригинальных наблюдений и соображений. Им было основано В Праге общество для изучения русского языка. Его знания в области русской и иностранных литератур были изумительны. Особенно любил С. В. древнюю греческую литературу и греческий язык. Не удовлетворяясь в некоторых отношениях существующими переводами греческих трагиков, С. В. первый осуществил перевод всех трагедий Эсхила и некоторых произведений Софокла. В 1937 г. появился в Советской России перевод Пиотровского всех трагедий Эсхила. Тем не менее, несомненно, что и теперь издание перевода Сергея Владиславича тоже имело бы большую ценность. Как и Осипов, Завадский много мог еще дать для русской культуры, если бы не тяжелая болезнь сердца, которая свела его в могилу.
Как я уже говорил, в начале эмиграции русская колония в Праге была богата выдающимися деятелями науки и общественности. Из числа лиц, с которыми у нас было живое общение, назову еще Кизеветтера, Шмурло, Н. И. Астрова, графиню С. В. Панину. Трое первых умерли, а графиня Панина в 1939 году уехала в Соединенные Штаты Америки.
В Праге в числе эмигрантов жил Петр Андреевич Бурский, бывший помещик Симбирско й губернии. Он учился в Симбирской гимназии вместе с Лениным (Ульяновым). По его словам, Ленин был в отрочестве очень религиозным мальчиком. Он хорошо учился и должен был по окончании курса получить золотую медаль, следовательно, иметь право поступить в один из столичных университетов, петербургский или московский. Когда брат его был повешен за участие в заговоре на жизньь Государя, начальство гимназии придумало средство лишить Владимира Ульянова права на золотую медаль. На выпускном экзамене по немецкому (кажется) языку его экзаменовали так придирчиво, что он получил плохую отметку и не приобрел права на золотую медаль. Согласно обычаю, молодые люди, получившие аттестат зрелости, устраивали совместно обед. На этом обеде Ленин, озлобленный несправедливостью, говорил, что он отомстит Романовым и они попомнят его.
Во всех больших центрах Западной Европы различные деятели Католической церкви, особенно католики восточного обряда, старались вступать в общение с русскими эмигрантами. Многие из них знакомились со мною, вероятно, потому, что в 1924 г. в сборнике «Проблемы русского религиозного сознания» была напечатана моя статья «О единстве Церкви», где я сочувственно говорю о Католической церкви. В Праге в течение двух лет жил отец Давид Бальфур, бенедиктинский монах, католик восточного обряда. Его дедом был Юз, от имени которого произошло название. города Юзовка в Донецком бассейне. До семилетнего возраста от. Давид жил в России и сохранил о ней смутные воспоминания, благодаря которым у него был повышенный интерес и симпатия ко всему русскому. Вероятно, поэтому он, постригшись, стал католиком восточного обряда и научился русскому языку. Общение с от. Д. Бальфуром доставляло большое удовольствие всей нашей семье. Когда он бывал у нас, мы вели с ним беседы о разных сторонах русской
