обрадовало то, что это сказано немцем. Я полагаю, что после «Критики чистого разума» дальнейшее развитие философии должно быть связано с гносеологическим учением о непосредственном восприятии внешнего мира. Глава пятая моего «Обоснования интуитивизма» поэтому и содержит обзор таких учений, появившихся после Канта в XIX веке.
Таттль увлекается учением Плотина, Лао–Цзы и других философов, утверждающих, что высшее сверхмировое начало невыразимо никакими понятиями, заимствованными из области мирового бытия. Вероятно, поэтому и моя книга «Мир как органическое целое» с учением об Абсолютном, изложенным в ней, привлекла его. К сожалению, однако, усвоив отрицательное богословие, он отверг положительное богословие и стал резко отрицательно относиться к христианству. В юности он был, по–видимому, баптистом и даже проповедовал в храмах, а потом совершенно отошел от христианства. Он говорил о слышанных им проповедях и изложениях сущности христианства, согласно которым христианство оказывалось нелепою верою в магическое действие пролитой Христом крови. Сколько я ни говорил ему о том, что такие взгляды суть искажение христианства, что ни на какую магию христианин, будучи сторонником учения о свободе воли, не рассчитывает, ничто не помогало. У меня получилось впечатление, что Таттль в молодости пережил какуюто травму в связи с церковною жизнью, и она оттолкнула его от христианства.
Профессор Спекторский, зная, что 6 декабря (старого стиля) 1950 г. в день св. Николая мне исполнится 80 лет, поднял вопрос о чествовании моего юбилея. Он и организовал это собрание, но я в это время со своим сыном Андреем находился уже в Калифорнии, в Лос–Анжелесе.
Город Лос–Анжелес мне понравился обилием крайне разнообразных цветов. Зимы в Южной Калифорнии нет. Поэтому даже в январе и феврале появляются все новые и новые цветы. Бульвар на берегу Тихого Океана очень красив. Однако климат Калифорнии нам не особенно понравился. Русскому человеку больше нравится климат, в котором есть все четыре времени года.
Калифорнийский университет не частный, а штатный. Он состоит из восьми отделений; главное отделение находится в городе Беркли вблизи Сан–Франциско. Отделение в Лос- Анжелесе основано всего лишь лет шестьдесят тому назад. Поэтому библиотека в нем бедна; в ней всего только 700 ООО книг. Андрей писал в это время в дополнение к своей диссертации монографию о политике Людовика ХП^и Вильгельма П1 в 1683 г. Кроме микрофильмов, полученных им из голландских архивов, ему нужны были книги из Библиотеки Йельского университета и из Нью–Йоркской Публичной библиотеки. Я в эти года начал заниматься вопросом о характере русского народа. Книг для этого вопроса тоже очень мало в Лос– Анжелесе, а в Йельском университете и в Нью–Йорк- ской Публичной библиотеке они имеются в большом количестве. Поэтому летом каждый год мы ездили в штат Коннектикут и жили на даче профессора Вернадского в 18 милях от Нью–Хевена.
В 1951 году получилось из Нью–Йорка печальное известие о том, что профессор Спекторский упал на лестнице; у него получилось сотрясение мозга, а потом кровоизлияние в мозг и он умер. Вскоре после того неожиданно умер Б. А. Бахме- тев и после долгой болезни Г. П. Федотов. Бахмотев дал из основанного им „Humanities Fund' тысячу долларов издательству The International Universities Press, чтобы поддержать издание моей книги „History of Russian philosophy”. В сентябре 1951 эта книга появилась в свет. Годом раньше Галич (Леонид Евгениевич Габрилович) напечатал в газете «Новое Русское Слово» две статьи, в которых старался доказать, что никакой русской философии нет. Когда появилась моя книга, он написал фельетон под заглавием «Летопись русской мысли», в котором упрекает меня за то, что Герцену, Бакунину у меня отведено гораздо меньше места, чем, например, от. Сергию Булгакову. На это я отвечаю, что если бы я писал историю русской мысли вообще, я должен был бы уделить много места Герцену и Бакунину; но моя книга есть история лишь одной области русской мысли, именно философии, а в подлинную философию, в гносеологию и метафизику Герцен и Бакунин ровно ничего не внесли.
Вслед за этим Галич в статье своей, кажется, о Льве Ше- стове, цитируя из моего письма только первую часть сложного предложения, именно что книга моя не есть история русской мысли, сказал, что, по моему собственному призна- нию, русская философия не есть область мысли. Такое цитирование части предложения с целью приписать автору мысль, прямо противоположную тому, что он сказал, есть прием, может быть, и остроумный, но, конечно, не соответствующий добрым литературным нравам. Книга моя вызвала много рецензий, которые делятся на две категории: лица, отрицающие возможность метафизики и ненавидящие религию, как, например, Сидни Хук, резко отрицательно оценивают мою книгу; наоборот, ценящие метафизику и религию, хвалят книгу.
Недавно появилась книга новозеландского философа М. Moncrieff’a „The Clairvoyant of Perception' (Теория восприятия, как ясновидения). Это теория до некоторой степени подобная моему интуитивизму, именно учение о непосредственном восприятии внешнего мира. В своей книге «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция» я говорю, что моя теория ставит «даже и обыкновенное чувственное восприятие, например видение глазами дерева на расстоянии десяти метров от меня, на один уровень с ясновидением» (стр. 2).
В настоящее время это учение под названием «непосредственный реализм» все более распространяется в католической философии; оно существует также в англо–американ- ском неореализме; в начале 1953 года профессор Гарвардского университета Wild вместе с тринадцатью другими американскими философами издал сборник „The Return to Reason' с такою же теориею знания, которую они называют «реалистическою философиею». Лет через пятьдесят это будет наиболее широко принятая теория знания. Хотя я первый разработал эту теорию всесторонне, именно в гносеологии, логике и психологии, она не будет связана с моим именем, во- первых, потому, что мои соотечественники, русские, никогда не солидарны друг с другом и, во–вторых, потому, что западноевропейцы презрительно относятся к русским.
Кроме профессоров Маршалла и Таттля, в Соединенных Штатах, по–видимому, есть еще кто?то ценящий мою философию. Я предполагаю это, имея в виду следующий факт. Вскоре после напечатания моей «Истории русской философии» я получил из „The International Mark Twain Society“ извещение о том, что мне предложено звание почетного члена (Honorary Member) этого общества. В числе почетных членов Общества находятся такие лица, как Винстон Черччилль, герцог Виндзорский, президент Труман, Бернард Шоу и многие другие видные писатели, ученые и т. п.
Одно из печальных явлений нашей эмиграции как в Западной Европе, так и в Америке есть наличие нескольких русских православных юрисдикций. Патриарх Тихон издал 20 ноября 1920 г. указ, согласно которому русские православные епископы могут управлять своею епархиею самостоятельно, пока нет нормальных сношений с Матерью–Цер- ковью. В этом указе сказано, что желательно, чтобы епископ старался соединяться при этом с соседними епископами. Митрополит Антоний (Храповицкий), обосновавшись в Срем- ских Карловцах в Югославии, основал там «Высшее Церковное Управление». В Париже возникло другое средоточие зарубежной русской Церкви с митрополитом Евлогием во главе. Указ патриарха Тихона «карловчане» стали произвольно толковать в том смысле, что будто не только соседние, а и все епархии за границею должны объединиться в одно целое с митрополитом Антонием во главе. Это притязание их, вообще канонически неоправданное, стало уже совершенно неприемлемым, когда патриарх Тихон признал, что поведение «карловчан» опасно для жизни Русской Православной Церкви в СССР и 22 апреля (5 мая) издал за N° 347 указ, которым упразднял Карловацкое Высшее Церковное Управление «за чисто политические от имени Церкви выступления, не имеющие церковно–канонического значения», то есть не обоснованные канонически. Поводом к этому указу послужило, между прочим, следующее обстоятельство. «Карловчане» на своем «соборе» говорили, что большевиками разбиты все силы, выступавшие против них, осталась в России одна лишь Православная церковь, способная бороться против них. «Карловчане» не послушались указа патриарха, утверждая, что «указ этот несомненно написан под давлением большевиков и врагов Церкви».{53} Они продолжали свою деятельность, изменив только название своего «Управления», дав ему имя «Временный Заграничный Архиерейский Синод». И этот Синод был упразднен указом патриарха Тихона от 10 ноября 1923 года за № 106. «Карловчане» не послушались и этого указа. Ссылка их на то, что указ патриарха вынужден давлением болыпевицкого правительства, запутывает их в следующее положение. Они превозносят до небес патриарха Тихона за его стойкое поведение в борьбе с болыпевицкою властью и мечут громы и молнии против патриарха Сергия и патриарха Алексия за их компромиссы с советским правительством. Между тем, если бы указ, упраздняющий их «Управление», был издан патриархом Тихоном только под давлением
