— Теперь ты получил все, что хотел, — прошептала Шеннон и уснула, едва закончив предложение.
Шеннон проснулась вскоре после рассвета, и первым, что она увидела, было лицо Фрэнсиса. Его выразительные брови сошлись у переносицы, словно он нахмурился или пытался сосредоточиться на чем- то во сне. Она потянулась к нему, но в последний миг остановилась.
Как мало времени прошло со дня свадьбы и как сильно все изменилось! Ей вспомнилось их первое утро в номере для новобрачных. Тогда, проснувшись на диване рядом с Фрэнсисом, она думала только о том, как поскорее покончить с неловкой ситуацией. Сегодня ей хотелось разбудить его только для того, чтобы прижаться к нему, вдохнуть запах его тела и провести весь день в постели, занимаясь любовью.
Однако с утренним светом в человеке меняется многое. Вечером в Шеннон взяла верх чувственная сторона, и все случившееся было прекрасно, восхитительно.
Но волшебство ночи ушло, а голос рассудка, здравого смысла и элементарной осторожности звучал все громче. Хватит разыгрывать из себя искусительницу и действовать, подчиняясь импульсу. Не забудь о работе, об ожидающих тебя делах. И хорошо хотя бы сегодня явиться вовремя.
Что еще важнее, голос напомнил о заключенном с Фрэнсисом соглашении, которое никто не отменял и которое нисколько не утратило своего значения лишь потому, что стало доставлять кому-то мелкие неудобства. Соглашение сохранило силу, а значит, принципы их брака оставались неизменными.
Для нее этой ночью изменилось все. Физическая близость для Шеннон имела еще большую значимость, чем брачная клятва. Она знала, что уже никогда не будет прежней. Что же касается Фрэнсиса…
Разумеется, он получил удовольствие, но Шеннон понимала, что не должна заблуждаться на этот счет. То, что было для нее прозрением, переворотом, переходом в новое состояние, стало для него, возможно, лишь очередным удобством. Ни в коем случае нельзя терять бдительность и контроль над тем, что она говорит и делает.
Глупо, конечно, было с ее стороны не заметить того, что с ней происходит, не увидеть разницу между любовью и увлечением, но если Фрэнсис осознает…
Нет, он не поверит. С какой стати он должен верить ей? Совсем недавно Шеннон была твердо убеждена в том, что любит только Джейсона и никогда не сможет променять его на другого. Кто может дать разумное и убедительное объяснение такой резкой перемене не только во взглядах, но и в чувствах? Никто. Так что, вероятнее всего, Фрэнсис лишь посмотрит на нее скептически, приподнимет выразительно бровь и с сомнением пожмет плечами.
Представив себе эту картину, она поёжилась.
Но существовала немалая вероятность и другого, еще худшего варианта развития событий. Что, если Фрэнсис не захочет поверить? В их договоре о любви не было ни слова. Эмоциональная составляющая любых отношений — материя очень нестабильная и трудноучитываемая. Односторонняя влюбленность ведет к ревности, расспросам, контролю и к прочим малоприятным последствиям, без которых Фрэнсис вполне может обойтись и которые не входили в его планы.
Учитывая все эти обстоятельства, она должна держать свои чувства в узде и ни в коем случае не раскрывать перед Фрэнсисом тайны души. Она удержит любовь в сердце и не даст выхода ревности. Не станет следить за каждым его шагом, не станет задавать вопросов.
Победа разума над чувствами почему-то не обрадовала Шеннон. Она тихонько сползла с кровати, вышла из спальни и побрела на кухню.
Лосось, проведший ночь на сковороде, не только утратил привлекательность, но и немного подпортился, и Шеннон ничего не оставалось, как отправить его в мусорное ведро. Она поставила кофейник на плиту и открыла дверцу холодильника. Накануне Фрэнсис обнаружил в нем лосося, так может быть, и ей повезет. То-то удивится этот соня, когда увидит, что его жена не только собирается позавтракать, но и готовит завтрак. Шеннон представила, как он рассмеется, и едва не задохнулась от счастья.
Ассортимент продуктов подсказывал однозначное решение — омлет. Шеннон поставила сковороду на огонь, убрала на полку пакетики с лапшой и банку растворимого кофе, нашла место для столь ценимого Фрэнсисом ножа, бросила в ящик открывалку и штопор. Оставались журналы и разрозненные бумаги, оценить истинную важность которых мог только сам Фрэнсис.
За спиной угрожающе зашипела сковорода, и Шеннон поспешно повернулась к плите, задев локтем лежавший на краю стола «Плейбой». Журнал тяжело шлепнулся на пол, и из него выпорхнула фотография.
Пока Шеннон возилась с молоком, яйцами, ветчиной, снимок мирно лежал у ножки стула. Омлет получился пышным, высоким и аппетитным. Часы показывали половину восьмого, и Шеннон решила, что пора будить Фрэнсиса.
Она наклонилась и подняла фотографию. На ней была изображена улыбающаяся пара: молодая женщина лет двадцати-двадцати двух в симпатичном коротком платье и рядом с ней… Фрэнсис. На оборотной стороне снимка имелась надпись, рассеявшая всякие сомнения: «Помолвка Фрэнсиса Берджесса и Кристины Гронинг».
Некоторое время Шеннон оцепенело смотрела на счастливые лица обрученных, на дату, на штамп какой-то детройтской фотостудии, потом положила карточку в журнал, а журнал в ящик стола.
Итак, год назад ее муж был помолвлен и, похоже, счастлив.
Теперь многое прояснилось. И то, что Фрэнсис не настаивал на пышной свадебной церемонии. И то, что проявил завидную осведомленность в отношении того, как все должно быть. Конечно, Фрэнсис Берджесс был женихом уже год назад.
Перестань, сказала себе Шеннон, это не имеет к тебе никакого отношения. Фрэнсис не мальчик, и, разумеется, у него были другие женщины. Странно, если бы их не было. Уже первый его поцелуй в аэропорту доказал, что он не новичок в любовных утехах. Уже тот, первый поцелуй посеял семена ревности, быстро давшие всходы. И вот теперь пришло время пожинать плоды.
А они еще шутили о его предполагаемых приходящих любовницах! Шеннон, конечно, ни на минуту не верила тому, что говорила, да и Фрэнсис не воспринимал ее слова всерьез. Но что скрывалось за завесой ничего не значащих фраз? Сколько раз он вспомнил о ней, об этой Кристине Гронинг? Какую роль сыграла женщина с фотографии в его жизни? И почему за помолвкой не последовала свадьба?
Шеннон вспомнила, что Фрэнсис ни разу не говорил о том, как жил в Детройте, если не считать рассказов об отце и о работе.
Теперь Шеннон знала, что скрывалось за его молчанием.
Забудь, сказала она себе. Каковы бы ни были причины, он женился не на ней, а на тебе. А раз так, то Кристина уже не значила для него ничего. Она, как и Джейсон Крамер, стала достоянием прошлого. В противном случае Фрэнсис не сунул бы их фотографию в первый попавшийся журнал. В противном случае он позаботился бы о том, чтобы карточка никогда не попала ей на глаза, ведь ему ничего не стоило даже вчера вечером убрать этот чертов «Плейбой» куда-нибудь подальше, выбросить в мусорное ведро, сжечь или разорвать на мелкие кусочки.
Но в том-то и заключается коварство ревности, что она всегда способна найти контраргументы, противопоставить одним рассуждениям другие, не менее логичные. Ревность — репейник, от которого не так-то просто избавиться.
У него не было возможности увидеть журнал, нашептывал Шеннон противный голосок. Он занимался ужином, а потом тобой. Если бы Кристина не значила для него ничего, Фрэнсис рассказал бы тебе о ней, как ты рассказала ему о Джейсоне.
— Ты сойдешь с ума, если не остановишься, — сказала Шеннон вслух.
Но, и произнося это, она уже знала, что не успокоится, пока не выяснит все детали. Кто такая Кристина Гронинг? Какие отношения были между ними? Почему дело не дошло до свадьбы?
Ответ на третий вопрос напрашивался сам собой. Фрэнсис получил заманчивое предложение от Патрика Сазерленда и променял невесту на преуспевающую строительную компанию. Нужно лишь выяснить, когда отец впервые связался с ним.
Да, ее муж не дурак. Несомненно, он тщательно взвесил все варианты и принял решение не в пользу
