- Сейчас… - Запахло эфиром, он вогнал иглу под кожу. - Потерпи, полегчает.
Самолет разбежался, но никто не замечал взлета.
– Ты поспи, поспи, - уговаривал Дауге Миша.
– Зачем мы вернулись? Семнадцать городов. - Он смотрел на Быкова, не узнавая. - Зачем…
– Ничего, Гришенька, ничего. Отдохнешь, поправишься, - уговаривал его Юрковский. Дауге всхлипнул тихонько и умолк.
– Заснул. Два грамма, к вечеру очистится от седуксена. Вредно, но лучше, чем веревка на шею.
– Он все болеет? - Быков вглядывался в лицо Дауге, усталое, изможденное. Все мы тут не красавчики, но Иоганычу досталось больше других.
– Поправляется. - Юрковский поколдовал с креслом, и оно разложилось. Миша укрыл Дауге откуда-то взявшимся пледом.
– А что он насчет городов?
– Переживает. Считает, что без него города бы уцелели.
– Какие города?
– Те самые. Детройт, Филадельфия, Бостон, другие… Ну и Москва с Киевом.
– Какой ты все же, Алеша, неосторожный… Попросил бы Николая Захаровича, он бы уладил потихоньку, не сразу, но уладил бы. Амнистия будет, под нее…
– Сам хорош, Михаил. Не нужно ничего, вот я какой гордый, - Юрковский.
– Да я…
– Погодите, погодите. Города…
– Разбомбили города, крепко разбомбили. Иначе с чего бы они капитулировали, американцы. Как начали - по городу в час, так они и не выдержали, - нехотя объяснил Юрковский.
– Понимаешь, Алеша, Гришенька на себя все валит, думает, без него ничего бы не случилось. - Крутиков вздохнул, отвернулся к иллюминатору. - А было бы то же самое, только в десять раз хуже.
– Не понял.
– Он, Гриша, и придумал эту красную дрянь привезти сюда, на Землю. За ней мы, собственно, и летали. - Юрковский тоже избегал смотреть на Быкова.
– Красную дрянь?
– Микробы, что актиноидами питаются, ураном, плутонием. Мы их привезли, тут немножко над ними поколдовали, а потом распылили в нужном месте и в нужном количестве. Все ядерное оружие атлантидов и того… сгнило, в общем.
– Понимаешь, Алеша, не мы, так другие бы добрались. Представь, атлантиды, ведь хуже бы было, правда? - Миша уговаривал и убеждал. Кого?
– А Москва, Киев?
– Не все, значит, сгнило, но процентов девяносто - точно. Потому мы их и сломали. Два к пятнадцати, кто может выдержать. Ты лучше вот что скажи, Алексей, тебе что, жена нужна обязательно с незапятнанной биографией? Хорошо, рыбка наша золотая в добром расположении духа оказалась, а то…
– Не мне. Она… Она отказывалась… Боится, что и меня из-за нее…
– Дураки вы, - вернулся Краюхин. - Берите бумагу, Алексей Петрович, пишите заявление.
– Какое?
– Прошу зачислить курсантом высшей школы космогации… Пишите, пишите.
– Зачем?
– Чтобы я, говоря высоким штилем, мог, в случае чего, спасти вашу шкуру, Алексей Петрович.
– Да, Лешенька, пиши. - Крутиков наконец обернулся, глаза умоляющие.
– Простите, Николай Захарович, вы не находите, что нам следует… - начал Юрковский.
– А мы туда и летим, в Ашхабад. Я связался с нужными людьми, есть у меня дружок, учительницу доставят прямо на наш аэродром. Должны успеть, ребята шустрые. А у тех пьянка по случаю победы… Опередим.
– Вы о чем? - Быков переводил взгляд с Краюхина на Юрковского.
– Да ты не беспокойся, не беспокойся. - Юрковский положил руку на плечо Быкова. - Сиди. Пиши лучше.
Быков взял протянутую авторучку и блокнот, прислушался - двигатели на форсаже, быстро летим - и вывел крупными буквами: 'Председателю ГКМПС товарищу Краюхину Н. 3.', помедлил минутку и продолжил, дописал лист, вырвал, скомкал, и начал другой.
Третий.
Четвертый…
СЕРГЕЙ ЛУКЬЯНЕНКО ЛАСКОВЫЕ МЕЧТЫ ПОЛУНОЧИ
От того проснулся, что Рюг во сне тихонько завизжал. Вначале я вспотел, страх высыпал по коже ознобистыми пупырышками, потом раскрыл глаза и присел на кровати - спиной прижимаясь к стене, а руки выставив перед собой. Сна как и в помине не было.
Но это был всего лишь Рюг. И визжал он так, понарошку, то ли приснилось ему что-то противное, то ли вспомнилось. В свете от окна его бритая макушка слегка поблескивала, и до меня сразу дошло, что мы не в моей комнате, и даже не у Рюга, а у русского Ивана.
Верите не верите, а мне как-то сразу легче стало. Я сидел, смотрел на блестящую голову Рюга и раздумывал, не намазать ли ее зубной пастой или фломастером написать какоенибудь слово. Но тут Рюг дрыгнул ногой, сбрасывая одеяло, и тихонечко сказал: 'Ой!'. Не просыпаясь, конечно.
И мне сразу расхотелось над ним издеваться. Я встал, подошел к двум составленным вместе креслам, на которых Иван постелил Рюгу, наклонился над ним и тихонечко подул в ухо. Это всегда помогает, я знаю, мне так Вузи делала, а я однажды проснулся и увидел.
Рюг замер и задышал чаще.
– Дрыхни, - сказал я ему погрубее, но тихо. Чтобы Иван не услышал, что кто-то не спит, и чтобы Рюг во сне мою грубость почувствовал. Когда говорят ласково - это плохо. Это почти всегда опасность.
Рюг теперь нормально спал, наверное, я ему все плохие сны выдул. Я подошел к окну, и посмотрел в сад. Было тихо, мамаша с хмырем Пети небось уже спали. Где-то далеко кричали про дрожку, привычно и скучно.
Вот только что-то было неправильно. Совсем-совсем неправильно, я это чувствовал и мучился, но никак не мог понять, в чем дело. На всякий случай решил подойти к двери в спальню Ивана и послушать.
Тут-то до меня и дошло.
За дверью тарахтело, шипело, булькало. Негромко и совсем нестрашно. Я облизнул губы и покосился назад. Но Рюг сладко спал. Стало так завидно, что я пожалел, что не разбудил его.
– Иван… - зачем-то сказал я.
Обидно было - до слез! Ну как же так! Почему?
Дверь к нам он запер, только все это ерунда была. Объяснял же я ему, что двери нигде не запираются, а он… 'на полчаса работы'… И забыл. Вот так всегда, стараешься, а тебе не верят!
Я немножко подергал дверь, чтобы на той стороне с задвижки соскочил стопор. А потом повернул ручку, и дверь легко открылась. Мне все-таки хотелось верить, что это полная ерунда, что мне примерещилось и сейчас Иван от шума проснется, вскинется на постели и громко спросит: 'Лэн, что, не спится? Слушай, по ночам детям надо спать, а не пугать мирных постояльцев!'
Но Ивана в спальне не было, конечно же. Потому что звук мне не померещился, шел он из ванной, а еще там шумела вода.
У меня еще немножко оставалась надежда, что Иван не успел. Что он только раздевается, или сыплет в
