Тебя хозяйкой на кухне моей Видеть хочу я, о,И — госпожою в замке моем, Когда ускачу я, о.Тебе я до свадьбы не раз говорил, Что я тебя ниже, о!И вот мы лежим на ложе одном, И нету нас ближе, о!А когда мы с тобой из жизни уйдем, Лежать нам двоим, о.И равно будет могильный прах Твоим и моим, о!»
Джонни из Бредисли
Поднялся Джонни майским утром, Спросил воды — лицо умыть.«С цепей спустите серых гончих, Но — до охоты — не кормить!»Узнала мать его об этом, Ломает руки, слезы льет:«О Джонни, что ты вдруг задумал! Тебя в лесу погибель ждет!У нас хлебов пшеничных вдоволь, У нас вина хоть пруд пруди!Останься лучше дома, Джонни! За дичью в лес не уходи!»Но Джонни взял свой добрый лук, Взглянул — бежит ли свора,И за дичиной поспешил В чащобы Дёррисдора.Когда он мимо Мерримесс По тропке узкой поспешал,Заметил он, что в стороне Олень средь вереска лежал.Стрела запела — зверь вскочил, Но меток был удар стрелка;Оленя раненого псы Настигли возле тростника.Оленя Джонни ободрал, Срезал мясо с костейИ потчевал кровожадных псов, Словно господских детей.И столько оленины съели они На пиршестве том лесном,Что сам он и кровожадные псы Заснули мертвецким сном.Стороной той старый оборвыш брел — Будь он проклят во веки веков!Потому что направился он в Хислингтон, Где Семеро Лесников.«Что нового скажешь, седой босяк, Что нового скажешь нам?»«Ничего, — говорит он, — кроме того, Что увидел, не веря глазам!Когда проходил я у Мерримесс, Среди заповедных лесов,Красивейший юноша крепко спал В окружении серых псов.Рубашка была на юноше том Голландского полотна,Поверх нее богатый камзол Из линкольнского сукна.Две дюжины на камзоле блестит Пуговиц золотых,
