По пустынной дороге.
Возница в чёрном жилете,
В старой фетровой шляпе
Шёл рядом с той колымагой,
Похожий на итальянца.
— Кто вы? — спросил по-немецки
Я у того человека.
Возница пожал плечами.
Остановилась фура.
Выглянули из неё
Несколько бледных, курчавых
И перепуганных детских
Рожиц. За ними — старик.
Старик одет был в тряпьё,
Торчали седые патлы.
Он явно был не в себе
И закричал по-немецки:
— Я — Радноти Миклош,
Великий венгерский поэт,
В городе Будапеште
Меня знает любая собака!
Меня подобрали цыгане.
И я теперь стал цыганом.
Это великое племя,
Которого не уничтожить,
Ибо ему суждены
Свобода, музыка, кони.
Нет никого прекрасней
На свете, чем цыгане!
Здесь я хочу умереть
Под скрипку и ржанье коней!
К чёрту — былая слава!
К дьяволу — бывшее счастье!
Я люблю только вас,
Цыгане, музыка, кони!..
Так орал этот странный
Старец с цыганской фуры.
Слушали молча цыгане.
Слов его не понимая.
Наши солдаты стояли,
Думая: старый рехнулся.
Я много позже узнал,
Что поэт Радноти Миклош
Погиб совсем молодым
В Сербии, в лагере смерти.
Может, ослышался я.
Но нет, хорошо помню.
Как сумасшедший старик
Орал, что он Радноти Миклош.
ЦЫГАНЕ
Нас в детстве пугали няни,
Что уведут цыгане.
Ах, вы, нянюшки-крали,
Жаль, что меня не украли.
Бродил бы с табором лунным
(Странно-туманно).
Кони под месяцем юным.
Запах тимьяна.
Где вы, мои цыгане,
Плясуны, конокрады?
Где вы, мои цыганки,
Где вы, сердца отрады?
В поэзии нашей великой
Есть цыганская нота.
И звучит эта нота,
Когда уже жить неохота.
(«Странно-туманно.
Расстались нежданно.
На сердце рана,
И жизнь не желанна».)
Пока луна не погасла,
На свете будет цыганство:
Песня, обман, лукавство.
Скрипка и постоянство.
Я помню цыгана Игната
В городе Кишинёве.
Он мне играл когда-то
О давней моей любови.
(«Странно-туманно
Вечером рано.
Расстались нежданно,
