Таратам, таратам, таратам,
Таратам, таратам, тара…
С моим попугаем хохлатым
Стою посредине двора.
Шарманка, шарманка, шарманка
Меня довела до беды.
Шарманка моя, лихоманка…» —
И тут заедает лады.
Потом, после осени трудной,
Когда на бульварах черно,
Сидит он в подвале на Трубной,
Даёт попугаю зерно.
За чашкой горячего чая
Сидит молчалив и устал.
Ведь, счастье другим отдавая,
Он счастья себе не достал.
ГРОЗА
Накатывается издалёка.
Сначала громом конского обоза
По мостовой. Гуденьем сквозняка.
Потом паденьем тяжких бочек с воза.
Потом фугасным взрывом. А за ним
Витком сверхзвукового самолёта.
И вскоре — адом, где удар и дым,
И упаданье дерева в болото.
Бушуй, бушуй! Ударь в меня, ударь!
Чтоб пал близ пенной кромки океана.
Где превращается смола в янтарь
И смерть, как жизнь, светла и первозданна.
«Сплошные прощанья! С друзьями…»
Сплошные прощанья! С друзьями,
Которые вдруг умирают.
Сплошные прощанья! С мечтами,
Которые вдруг увядают.
С деревней, где окна забиты,
С долиной, где всё опустело.
И с пёстрой листвою ракиты,
Которая вдруг облетела.
С поэтом, что стал пустословом.
И с птицей, что не возвратится.
Навеки — прощание с кровом,
Под коим пришлось приютиться.
Прощанье со старой луною,
Прощанье с осенними днями.
Прощание века со мною.
Прощание времени с нами.
«И к чему ни прислушайся — всё перепев…»
И к чему ни прислушайся — всё перепев…
Да, мой перепел, ты и себя перепел.
Но однажды, от радости оторопев,
Ты особую ноту поставил в пробел.
Ту, неверную, что остальным вопреки…
Но, мой перепел, я тебя не попрекну
Переломом мотива, крушеньем строки,
Несуразицу всю не поставлю в вину.
Пусть та нота — какая-то вовсе не та,
Да, мой перепел, дуй в неё, как стеклодув,
А когда не по горлу тебе высота,
Раздери клокотаньем разинутый клюв.
«Да, мне повезло в этом мире…»
