— Ну что же, — вздохнул я. — Быть посему. Стало быть, вы мне не попутчик.
Он отозвался почти патетически:
— Да, у меня другой маршрут.
Встреча эта оказалась последней. Через месяц я уехал в Москву.
— А где это ты познакомилась с Шумским? — спросил я Жеку.
— Мы не знакомы. Я даже ни разу его не видела. Шеф говорил. Ему рассказывали.
— Кто ж это?
— Из Конторы. Соседи. И про Шумского, и про Брона. Шумского выслали в Туркмению. Есть там такой городок — Мары. Поганое место. Шеф мой Гусев сказал — малярийная столица.
Я сухо спросил:
— За что его выслали?
— Я толком так и не поняла, — призналась Жека. — Не то профилактика, не то большой санитарный день. Шеф в таких случаях говорит: город — это как двор или дом. Время от времени нужно чистить. Но знаешь, что самое интересное? Однажды заявляется Брон. Не будет ли у вас возражений, если переберусь в Мары? А это город определенный — без дозволения там не осядешь. У Шумского, кстати, была подружка. Она и не подумала дернуться. А этот явился. Нет, дружба есть. Что бы там наша бочка ни вякала.
— Не можешь ты забыть эту Эву, — сказал я с досадой. — И что ты к ней вяжешься? Не надоело? Несчастная баба.
— Пусть не фурычит, о чем не знает, — непримиримо сказала Жека.
— Что с ними дальше-то было?
— Не знаю. Как говорится, следы теряются. Но там они, вроде, не задержались. Ссылка ведь не конец, а начало. Система действует до упора, Гусев всегда это повторял. Либо откинутся от малярии, либо отправятся на севера. Обыкновенная история, роман писателя Гончарова.
— Тоже твой шеф говорил?
— Не шеф, но, кто бы ни сказал — очень точно. Если система кого зацепила, она его уже не отпустит. Знаешь, я много чего насмотрелась.
Она произнесла это с твердой и непоколебимой уверенностью. Словно хотела мне втолковать: 'Если уж я поняла — не собьете'.
Через оконное стекло больше нельзя было разглядеть ни чащ, ни деревьев, ни грустных просторов. От этой упавшей на землю мглы стало тревожно и одиноко. Я еще крепче обнял Жеку. Испытывая сладкую одурь, нетерпеливо прижался губами к ее абрикосовому плечу. Не потому, что этого требовал гарцующий столичный мачизм, помноженный на кавказскую прыть — скорей оттого, что я ощутил внезапно пробежавший по коже скребущий опасливый холодок. Ну отогрей же меня, подруга.
Она благодарно ко мне прильнула, делясь своим щедрым бакинским жаром. Потом еле слышно проговорила:
— Ты сразу на меня произвел очень хорошее впечатление.
Поезд летел, колеса выстукивали все ту же неотвязную песню. Дверь нашего купе отворилась.
— Необходимо допить коньяк, — проникновенно сказал Холодовский. — Коллега, маленько передохни. Ты уже склеила драматурга.
Она раздраженно пробормотала:
— Вот привязался… Японский бог…
Я взял Холодовского под защиту.
— Просто общительный человек.
Жека загадочно усмехнулась:
— Еще какой… Схарчит и не выплюнет.
На этот раз я не стал возражать. В конце концов, ей лучше судить. Не зря же полковник к ней обращается так доверительно и по-свойски. Коллега коллегу видит насквозь. Издалека и с первого взгляда.
Мне вдруг подумалось, что Москва ко мне отнеслась вполне благодушно. Могла и показать коготки. Вместо того чтоб взять в оборот и с ходу окоротить пришельца, осыпала своими щедротами. Случалось, что в редкие минуты меня одолевали сомнения, и вдруг высвечивалась догадка — столица ведет со мной усыпительную и непонятную мне игру. Нашептывает, что можно расслабиться. Поверить, что я и впрямь счастливчик. За эту зиму ей удалось меня приручить, помутить мне голову. С чего бы я должен ее бояться? Мне повезло, но что тут такого? Ведь кто-то же — такое случается — вытаскивает заветный билет. В конце концов, почему бы не мне взять да и выиграть в лотерее?
Хватило трех лет, чтобы стало ясно: судьба предоставила мне отсрочку. Хватило трех лет, чтобы в майский день отечество предъявило счет, и я заплатил по полной программе.
Но их еще надо было прожить. Пока же я несся на встречу с городом, и сердце мое учащенно вздрагивало, как и положено перед свиданием. Недаром же девушка мне обещала, что мы непременно свое возьмем, пусть только поезд придет в Баку.
За окнами, едва различимая во влажном сумраке, мимо летела, словно притихшая в ожидании своей утаенной и смутной участи, незрячая сдавшаяся земля, недавно отпраздновавшая победу. И все-таки впереди был юг, и сами собой возникали в сознании и фиолетовыми искорками вспыхивали и строились строчки. Вот я и вспомнил их — все до последней.
Все верно. Уже позади Хачмас. Еще немного и — Баладжары, Насосная, счет идет на минуты.
Однако еще важнее и сладостней, что скоро я вновь окажусь в столице.
И вот — кода!
