мнении. Пусть мы произошли от дикарей, но сами-то мы цивилизованные люди. По крайней мере, я.
Джубал ухмыльнулся.
— Из чего следует, что я дикарь. Что ж, сынок, несмотря на то, что мои условные рефлексы не дадут мне жевать твое филе, несмотря на укоренившийся во мне предрассудок против такой возможности, я считаю табу на каннибализм величайшим изобретением… именно потому, что мы не цивилизованные люди.
— Что?
— Если бы у нас не было этого табу, настолько сильного, что ты считаешь его инстинктом, я бы насчитал не один десяток человек, которым нельзя доверять даже при нынешних ценах на мясо.
Дюк не удержался от улыбки.
— Я бы, например, не рискнул зайти в гости к теще.
— А взять нашего южного соседа! Ты можешь поручиться, что мы не попали бы к нему в холодильник? А Майку я доверяю потому, что он цивилизованный человек.
— Что-о?
— Ну, не цивилизованный человек, а цивилизованный марсианин, если так понятнее. Я много говорил с Майком и знаю, что марсиане не жрут друг друга, как пауки. Они съедают тела умерших, которые у нас принято сжигать или закапывать в землю. Это формализованный и глубокий религиозный обычай. Марсианина никогда не рубят на мясо против его воли. На Марсе нет понятия «убить». Марсианин умирает тогда, когда он сам этого хочет и когда его друзья и души умерших предков позволяют ему это сделать. Решив умереть, марсианин расстается с жизнью так же легко, как мы с тобой закрываем глаза. Для этого не нужны ни насилие, ни болезни, ни снотворное. Вот он жив и здоров, а через секунду превращается в дух. Тогда его друзья съедают то, в чем он более не испытывает потребности, познавая его и воздавая честь его достоинствам. Дух присутствует при этом. Это своего рода бар-мицва или обряд конфирмации, после которого дух приобретает статус Старшего Брата, или старейшины, как я это понимаю.
— Боже, какой пещерный обычай! — Дюк скорчил гримасу.
— Для Майка это торжественная и даже радостная религиозная церемония.
— Джубал, неужели вы верите в эти сказки? — фыркнул Дюк. — Это людоедство плюс дичайшее суеверие.
— Я бы не рубил сплеча. Конечно, идею о Старших Братьях трудновато переварить, но Майк говорит об этом так, как мы говорим о дожде, прошедшем в ближайшую среду. Кстати, к какой церкви ты принадлежишь?.. — Я так и думал. В Канзасе это самое распространенное течение. Скажи, что ты чувствуешь, когда участвуешь в акте каннибализма, допущенном и освященном христианской церковью?
— Что вы имеете в виду? — Дюк вытаращил глаза.
Джубал торжествующе выпрямился.
— Ты был членом общины или только посещал воскресную школу?
— Я был членом общины и сейчас им остался, хотя редко хожу в церковь.
— Я подумал, что, возможно, тебя к этому не допускали… Но ты понял, что я имею в виду, — Джубал поднялся. — Дюк, я не стану обсуждать различия в обрядах. Не буду тратить время и на то, чтобы тебя перевоспитывать. Говори: уходишь? Если да, я тебя провожу. Если нет, будь любезен сидеть с нами, каннибалами, за одним столом.
Дюк, нахмурившись, подумал.
— Пожалуй, остаюсь.
— Помни: я ни за что не отвечаю. Ты посмотрел фильмы. Если у тебя не совсем пустая голова, ты должен понимать, насколько опасным может быть наш человеко-марсианин.
— Я не такой глупый, как вам кажется, Джубал, но я не позволю Майку выжить меня отсюда.
Помолчав Дюк добавил:
— Вы говорите, он опасен. Хорошо, я не буду его заводить. Он мне даже нравится.
— Все же ты недооцениваешь его, Дюк. Если ты испытываешь к нему дружеские чувства, лучшее, что ты можешь сделать — это предложить ему стакан воды. Понимаешь? Стать его братом по воде.
— Ммм… я подумаю.
— Помни, Дюк, все должно быть честно. Если Майк примет от тебя воду, значит, он доверяет тебе и будет полностью доверять в дальнейшем. Поэтому, если ты не готов верить ему и защищать его что бы ни случилось, лучше не пей с ним воду. Здесь или все, или ничего.
— Я понимаю. Потому и сказал, что подумаю.
— О’кей. Только не тяни: может быть поздно. Мне кажется, что очень скоро дела примут серьезный оборот.
Глава 14
Если верить Лемюэлю Гулливеру, то в Лапуте ни одна сколько-нибудь важная персона не могла беседовать ни с кем без помощи клименола (по-английски хлопуши), задача которого состояла в том, чтобы хлопать губами и ушами хозяина всякий раз, когда, по мнению слуги, хозяин хотел что-то сказать или услышать. С лапутянином-аристократом нельзя было поговорить без согласия его слуги.
Жители Марса не были знакомы с такой системой. Марсианские Старшие Братья испытывали в хлопушах такую же необходимость, как рыбы в зонтиках. Материальные марсиане могли бы держать хлопуш, но это противоречило стилю их жизни. Если марсианину требовалось несколько минут или лет на созерцание, он тратил на созерцание именно столько. Если в это время с ним хотел поговорить друг, другу приходилось ждать. Впереди вечность — куда торопиться? У марсиан не было понятия «торопиться». Скорость, одновременность, ускорение и другие абстракции от вечности существовали в марсианской математике, но не в повседневной жизни.
И наоборот, поспешность человеческого существования не диктовалась рассчитанной по формуле потребностью во времени, а вытекала из сексуальной биполярности человеческого рода. На планете Земля постепенно развилась система хлопушества. Было время, когда правители устраивали открытые приемы и подданные могли войти к королю и говорить с ним без посредников. Остатки этого обычая сохранились вплоть до XX столетия. Умные градоначальники держали двери открытыми для последней ресторанной певички. Что-то подобное было зафиксировано в поправках I и IX Конституции Соединенных Штатов, впоследствии подавленных законами Всемирной Федерации.
Ко времени полета «Чемпиона» на Марс возможность прямого контакта с правителем — независимо от формы правления — окончательно отмерла. О ранге правителя можно было судить по количеству клименолов, ограждающих его от подданных. Клименолы назывались адъютантами, референтами, личными секретарями, секретарями секретарей, пресс-секретарями, агентами по связям с общественностью, но все они были клименолами, потому что каждый из них по своему усмотрению устанавливал или обрывал контакт хозяина с внешним миром. Кроме официально назначенных хлопуш были еще и неофициальные, самозванные, использующие для хлопания личные отношения с Большим Человеком. Они назывались компаньонами по гольфу, лоббистами, важными государственными деятелями, родственниками. Эти неофициальные хлопуши окружали себя сетью официальных, уже вторичных хлопуш. И становились такими же недоступными, как сам Большой человек. Вслед за вторичными официальными хлопушами вокруг первичных неофициальных собирались вторичные неофициальные. Пробиться сквозь сложные, переплетающиеся сети клименолов к более или менее значительному человеку было практически невозможно.
Доктор Джубал Харшоу, шут-профессионал, диверсант-любитель и наконец сознательный бездельник, подобно марсианам, никогда не спешил. Сознавая, что жизнь коротка, и, в отличие от марсиан и канзасцев, не веря в бессмертие души, он стремился каждое бесценное мгновение жизни прожить как вечность, без страха, без надежды, с упоением истинного сибарита. Для этого ему требовалось жилище, более вместительное, чем бочка Диогена, но менее просторное, чем дворец Кублахана. В собственности Харшоу было несколько акров земли, огороженных забором, и дом из полутора десятков комнат со всеми
