Театр французского классицизма

Я к вам от цезаря направлен был послом,
Чтоб оправдать его пред вами лишь в одном;
Но если не спеша услышать новость эту,
Меня за столько зол призвали вы к ответу,
Отвечу, госпожа, свободно, как солдат,
Который без румян представить правду рад.
Вы юность цезаря мне вверили когда-то;
Я это сознаю, я это помню свято!
Но разве клялся я предательство свершить,—
Одной покорности владыку научить?
Нет, материнских прав окончен срок мгновенный;
Он больше вам не сын, он — властелин вселенной!
Мне поручил весь Рим хранить его от бед,
И Риму одному я должен дать ответ.
Когда б его растить невеждой вы желали,
Меня и Сенеку вернули б вы едва ли.
Иль в Риме не нашлось достаточно льстецов,
Что за опальными пришлось вам слать гонцов?
Двор Клавдия, — увы! рабами плодовитый,—
Мог юношу ссудить низкопоклонной свитой.
Готовно высмеян, охотно развращен,
В ребячестве своем состарился бы он.
Чем недовольны вы, царица? Вы — в почете!
Вы рядом с цезарем во всех сердцах живете!
Он, правда, перестал вам лобызать порог,
И скипетр, что ни день, слагать у ваших ног.
Но разве он не прав? Чтоб выразить почтенье,
Пристало ль цезарю терпеть уничиженье?
Иль предпочли бы вы, чтоб, робостью согбен,
Взял только прозвище от Цезаря Нерон?
Но мало этого: он признан целым Римом!
Рим, долго пригнетен правленьем нелюбимым,
Стряхнув с усталых плеч весь гнет пережитой,
С Нероном вновь обрел свободу и покой.
Что говорю? Кругом блеск нового почина.
Власть перестала быть одеждой властелина.
На поле Марсовом рождаются чины:
Солдаты избирать вождей своих вольны,
Тразею чтит сенат, войска чтут Корбулона,[180]
Они вершат закон, не преступив закона.
Пустынные края изгнанников былых
Теперь заселены предателями их.
И диво ли, что нам воспитанник наш предан,
Коль славный путь ему был нами заповедан,
Коль празднует земля расцвет благих времен,
Коль цезарь всемогущ и Рим освобожден?
Но правит, госпожа, он волею своею.
Лишь повинуюсь я, но наставлять не смею:
Бесспорно, с предков он берет пример благой —
Но будет равен им, лишь став самим собой.
О, только б в будущем, свой опыт умножая,
Он помнил, как ярка его звезда былая!

Агриппина

Итак, хотите вы, пред будущим дрожа,
Нерона, как раба, стеречь от мятежа?
Но вы, что длинный гимн заносчиво поете
Величью цезаря и собственной заботе,—
Ответьте нам, какой заботой побужден,
Силанову сестру похитил ваш Нерон?
Быть может, этот гнев — лишь злобная опала
На кровь моих отцов, что в Юнии сверкала?[181]
За что ее казнят? И в чем ее вина?
Как стала за ночь вдруг преступницей она?
Она, кто с юности живя вдали от трона,
Не будь похищена, не знала б ввек Нерона,
И знаки милости умела видеть в том,
Что так разобщена с постылым ей двором?

Бурр

Я знаю, что она чиста от подозренья.
Но ведь и цезарь ей не вынес осужденья,
Ее не оскорбил предложенный ей кров:
Она поселена в дому своих отцов.
Меж тем ее супруг, правам ее причастный,
Поднять бы мог мятеж, империи опасный,
К тому ж кровь цезарей в союзах не вольна,—
Заботам царственным подчинена она!
И явно вам самой, что цезарь печься вправе
В лице племянницы об Августовой славе.

Агриппина

Все ясно: известить спешит меня Нерон,
Что был напрасно мной Британник ободрен,
Что всуе, от беды несчастного спасая,
Ему на этот брак надежду подала я:
К позору моему, Нерон разоблачил,
Что смела обещать я свыше слабых сил!
Рим слишком высоко ценил мое значенье;