Сполох принес Дайку ужин - кувшин молока и здоровенный ломоть хлеба. Он уже знал, что путникам надо на Сей-поле - так даргородцы называли по-своему поселение хельдов Хейфьолле. Парень остался ждать, пока Дайк поест, чтобы забрать кувшин. Ему было тоскливо от мысли, что Дайк - не княжич и даже родом нездешний…
– Ты говорил, ищешь проводника до Сей-поля, - сказал Сполох Дайку. - Я проведу, - и быстро добавил. - Слушай… А может, ты Гойдемир и есть, только признаться не хочешь? Я тебя не выдам, ты лишь правду скажи. Клянусь пресветлой хозяйкой.
– Незачем мне идти в самозванцы, - буркнул в ответ Дайк. - Проводи нас на Сей-поле, если сойдемся в цене. Только не зови меня больше Гойдемиром. Я много знаю о нем, но я не он. Мне нельзя вмешиваться в дела Даргорода.
«В дела людей», - чуть не добавил Дайк, вспомнив свое сияние. Он потерявший память небожитель из Сатры. Он чужой в человеческом мире…
…По каменистому, заросшему елью и мхом побережью залива холодного моря Хельдвик тянулись редкие поселения хельдов. Зачастую они стояли прямо в лесах и на высоких берегах над отмелями, - низкие и длинные бревенчатые дома с широкими дворами, со множеством хозяйственных построек. Хельды находили клочки земли среди камней и непроходимого ельника, чтобы высеять ячмень. В небольших луговинах пастухи-рабы в серых холщовых рубахах и с такими же серыми крупными собаками пасли скот. Но хельды больше промышляли рыбой - целыми днями во дворах домочадцы разделывали ее, коптили и солили в огромных кадках. За короткое лето все стремились запастись урожаем, уловом, добычей, чтобы пережить долгую зиму.
У хозяина усадьбы Хейфьолле было три дочери-невесты, два сына от жены и еще один - от рабыни, получившей свободу с его рождением. Ранней весной случилось несчастье - младшая дочь хозяина, Льода, простудилась и умерла. От нее осталось небольшое наследство: бронзовая цепочка, которая соединяет пряжки платья, два браслета, два платья - из красной и из синей шерсти… И жених.
Платья и браслеты достались сестрам, а жених Тьор так и остался работать в доме. Со своей нечеловеческой силой он стоил четверых обычных работников и покорно шел, куда пошлет хозяин: то разделывал тюленя, то коптил салаку, то строил сарай, то копал погреба и ямы.
Племя Тьора, которое хельды звали великанами, само себя именовало стьямма. Их родиной был Альтстриккен - длинный горный хребет, покрытый густым лесом. Великаны селились в каменных домах и обтесанных под жилище пещерах.
Издавна стьямма роднились с хельдами, и даже в их языке появилось много хельдских названий и слов. Обычай заключать браки с людьми уходил корнями в древность. Племя хранило память о днях, когда стьямма были великим народом, населявшим не только горы, но и равнины. Предания великанов рассказывали о страшном бедствии, которое постигло их род. В мир сошли небожители. Они называли себя творениями Вседержителя и удивились, когда узнали, что великаны живут в Обитаемом мире уже давно.
Вскоре небожители захотели вернуться обратно на небо. Но пути туда охраняли их сородичи в сияющих зерцалах. Тогда пришельцы заключили союз с великанами. Однако воинство Вседержителя одержало верх и над своими отступниками, и над народом стьямма. Лишь немногим великанам удалось бежать в горы и укрыться там. Их осталось так мало, что они не могли восстановить свой род.
Чтобы избежать браков между родичами, великанам пришлось породниться с людскими племенами. С тех пор прошли века. Кровь людей и великанов постоянно смешивалась, и рост стьямма уменьшился. Теперь невысокий стьямма, не опуская головы, мог бы посмотреть в глаза очень высокого человека.
Стьямма отрабатывали себе мужей и жен, нанимаясь в деревнях хельдов. Хельды знали, что великанам нравятся девушки, которые на человеческий вкус не слишком красивы: очень статные, похожие на мужчин. В шутку таких и звали «невестами великанов».
По обычаю стьямма, Тьор два года назад пришел в усадьбу за невестой. Льоду он впервые увидел на осеннем торжище. Туда вместе с соплеменниками Тьор ходил торговать железными наконечниками для копий и тяжелыми медными украшениями с самоцветными вставками, что куют в кузницах стьямма. Эти украшения великаны меняют на ячмень, лен и шерсть.
Тьору сразу понравилась дочка хозяина - сильная, высокая, немного медлительная, с длинными светлыми косами и грубоватым низким голосом. Весной он и пришел свататься. За невесту нужно было отработать три года. Многие хозяева на побережье рады работнику-великану, а отдать за него одну из дочерей - это не в неволю отдать: у стьямма мужчины подчиняются женщинам, а не наоборот.
Через две недели как отгорел погребальный костер Льоды, хозяин сам подошел к Тьору - здоровенному, выше его на две головы, широкоплечему юноше. У Тьора были растрепанные соломенные волосы, резкие скулы и темные глаза. Великан неподвижно сидел на валуне, глядя перед собой пустым взглядом. На молодом стьямма была синяя рубаха с серой вышивкой, которую и ткала, и шила, и вышивала для него Льода.
Хозяину Хейфьолле стало его жаль.
– Как же, Тьор, теперь будет с нашим уговором? Может, тебе нравится и другая из моих дочерей, тогда я бы отдал ее тебе через год. А нет, так у моей сестры, что вышла за Астольва с Мохового мыса, тоже есть дочка - настоящая «невеста великана». На солнцеворот они приедут к нам на пир, посмотришь!
Тьор поднял голову и хотел отвечать, но его голос совсем осип от сдавленных слез.
– Нет… - выдавил он. - Не надо…
Видя, что стьямма ничего больше не может сказать, хозяин отечески потрепал его по плечу и пошел прочь, а Тьор уронил лицо в раскрытые ладони.
Длинные выгоревшие волосы Сполоха были перехвачены кожаным ремешком. Он часто улыбался, блестя зубами, и серо-голубые глаза его тоже озорно сверкали. Сполох был не очень высок, худощав, но быстр и крепок. Житель лесной деревни всегда и рыбак, и охотник; парень даже двигался порывисто, но бесшумно, точно по-зверьи.
В Козьем Ручье Сполох слыл непоседой и выдумщиком. Однажды он всех уверял, что женится на царевне. Другой раз придумал, что расставил силки на тетерева, а попалась ему птица с огненным пером. Он, мол, ее пожалел за красоту и отпустил. Больше всего Сполоху по сердцу приходилось то, что весело, или то, что трудно: он и на празднике, и в работе бывал в числе первых.
А как упустить случай съездить в Сей-поле? Кто-то не любит покидать дом, а Сполох всегда был рад хоть на охоту, хоть на торги. Охотники и древолазы - собиратели дикого меда - с Козьего Ручья обычно торговали с Хейфьолле. Туда им было ближе, чем в Даргород и в Ирменгард. Сполох так-сяк говорил на языке хельдов.
По дороге он узнал, что Дайк ничего о себе не помнит. Когда на остановке Дайк умывался в лесной речушке, Сполох увидел у него на груди образок Ярвенны и сразу прицепился, как клещ: что же ты, мол, говоришь, что ты Дайк из Анвардена, где это видано, чтобы вард поклонялся даргородской хозяйке! Парень смотрел с возмущением и глубокой обидой, как будто Дайк был обязан ему. Палица, висевшая у Сполоха на боку, оттягивала пояс, волосы, перехваченные ремешком, падали на плечи.
Дайк прямо рассказал своему проводнику, как обознавшиеся торговцы из Даргорода подарили ему образок и как потом в Анварден приезжал сам Веледар. Парень с откровенным состраданием и робостью ответил:
– Что ж… Буду молить за тебя хозяйку, чтобы исцелила.
– Не надо, - ответил Дайк. - Я ей уже молился об этом. Раз не исцелила, значит, не может: не надо ее лишний раз печалить…
Наконец они добрались до поселка хельдов и увидели их скудные пастбища, пастухов в холщовых рубахах, немногочисленный скот и огромных страшных собак.
Дайк и Сполох шли рядом с кибиткой. Гвендис держала вожжи. Неожиданно Дайк в изумлении показал рукой:
– Поглядите!
Впереди среди валунов отчетливо вырисовывалась статуя несколько выше человеческого роста. Может быть, какой-нибудь идол. Он одинокоОн высился в своей каменной неподвижности на дальнем конце дороги, неуютный, мощный, суровый, как вся здешняя природа.
Кибитка и двое пеших приблизились к истукану. А тот вдруг пошевелился и пошел навстречу,
